Крепость (ЛП)

Мне интересна пиратская история этого города, но картины увиденного на сторожевике не дают сосредоточиться на архитектуре дворцов и привлекательности узких проулков.

В комендатуре, перед которой уже стоит моя машина, мне выписывают направление на постой в гостиницу.

— Ну, на машине вы доберетесь туда в пять минут! — говорит вахмистр.

Гостиница, старая вилла на берегу, находится у бухты огороженной рогатками. Никто не открывает дверь, решаем попасть внутрь через черный ход — пробираемся по двору, затем по лестнице и коридору попадаем внутрь. Двери всех комнат открыты. Гостиница кажется полностью заброшенной. Уже протрезвевший водитель восклицает: «Выглядит не очень здорово, господин лейтенант!» — «Значит, вам придется эту ночь не поспать, а охранять меня!» — подтруниваю над ним. Но водитель принимает это всерьез и напускает на себя озабоченный вид, так он выглядит словно старый пес.

Нахожу большую, до потолка оклеенную обоями с синими и красными цветочками, окнами на бухту комнату: здесь широкая, с медными набалдашниками на спинке, кровать. Оборки, прикрепленные всюду, где можно, тоже с цветочками, но другого колера. Отдельно стоит узкая ширма с лимонно-желтыми, изящно собранными с сильным лоском складками, натянутыми на треугольную поворотную раму.

Увидев такую курортную роскошь, я лишь беззвучно вздыхаю. Эта комната страшно далека от битвы за Нормандию — на целую сотню оставленных за спиной километров.

Уже 10 часов вечера, но солнце еще не село. Надо бы пройтись.

Повсюду шляются кошки, большое оживление в борделях и в дюжине баров у внутренней стороны городской стены.

Морской прилив так высок, что волны бьются о стенку набережной. Отступая, они врезаются в наступающие волны и вздыбливаются в мощном ударе. Меня раздражает то, что эти порывы и удары неритмичны и непоследовательны.

Под светом скрытого за длинными, опалового цвета облаками заходящего солнца, море лежит как гладкая, зеркальная поверхность — будто умершее, и о его жизни говорят лишь эти нескончаемые удары волн о стенку.

Черные головки снарядов лежащих на козлах из толстых свай, еще торчат из воды. Когда начнется отлив, опять покажутся коварные мины-тарелки, укрепленные на бетонных подпорках.

На небе редкое скопление окрашенных в светло-фиолетовый цвет облаков, переходящих в желтые перистые облака на светло-зеленом небе у линии прибоя, За которой уже почти утонуло солнце. Над фортом «Националь» еще дрожит горящая прощальная красная полоска. Но вот исчезла и она: все краски исчезли в один миг. Стою в полном смятении. Такого неба, несвязанного с окрашивающими его цветами, я еще никогда не видел. Несколько мгновений впитываю в себя этот холодный, сине-серый вечерний свет, как последний аккорд.

Часа в три ночи меня будит бешеная стрельба: скорострельные пушки, орудия. В щель ставен то и дело врывается ярко-белый свет. Подхватываюсь и распахиваю окно. Все небо сверкает над морем. Насчитываю четыре осветительные ракеты, медленно парящих на своих парашютах и испускающих этот мертвенно-бледный свет. Напрягаю зрение, но нигде не вижу кораблей. Вдруг, почти у самой воды, проносятся зеленые и красные дорожки трассеров. За горизонтом моря видны отблески вспышек все новых выстрелов. Зеркальное море отражает и удваивает отблески вспышек и пунктиры трассеров. Их отблеск отражают и низкие облака ночного неба. Луч прожектора с мыса шарит почти над водой. Где-то вдали тяжело ухает какая-то батарея. Разрывов мне не видно.

Слышу слабое, постоянное гудение — наверное от катеров. Но вот доносится столь знакомый мне приглушенный гул: на горизонте вспыхивает огниво и тут же исчезает. Дальше, на западе, взлетают осветительные ракеты. Их дымные следы видны как распухшие облака, в которые ракеты медленно погружаются. А вот опять морзянка трассеров, отражаемых морем и небом. Точки и тире смертельных светлячков.

Стою босой на холодном каменном полу и чувствую, что покрываюсь гусиной кожей. Сверху и снизу то и дело хлопают открывающиеся ставни и окна. Много постояльцев собралось, пока я спал.

Стучусь к водителю. Никакого ответа. Конец моему терпению! Выглянув в окно, не вижу и машины.

Сон как рукой сняло. Одеваюсь, влезаю в сапоги и через открытый черный ход покидаю гостиницу.

Нигде ни души. Расстегиваю кобуру, на всякий случай. Делаю это, чтобы можно было в миг достать пистолет. Прохожу мимо часового, охраняющего какую-то виллу. Часовой бродит туда-сюда. То ли ноги у него замерзли, то ли ему все так обрыдло, что совсем его не интересует, что там где-то происходит. Несмотря на все новые отсветы взрывов и то и дело взмывающие в небо ракеты, освещающие весь берег, часовой размеренно меряет отведенный ему кусок территории равнодушными шагами.

Неужели такая пальба происходит здесь постоянно, коль совершенно ему не интересна? «Человек быстро привыкает ко всему». Затасканное выражение, но верное.