Крепость (ЛП)

Павильон, в котором я буду размещен, отделен от здания штаба флотилии и лучше всего подошел бы для ателье. «А это что такое?» — обращаюсь к зампотылу, ведущему меня словно хозяин гостиницы, и показываю на стоящую на столе керамическую чашу, — Точно такая же у меня есть… была когда-то.» — «Это ваша!» — сухо отвечает зампотылу. И прежде, чем я успеваю вымолвить слово от удивления, он объясняет: «Все доставлено сюда транспортом из Ла Боля. Симона все хотела отправить в Берлин, но потом шеф распорядился все оставить здесь. Поэтому все хранится в вашей комнате» — при этих словах он указывает на стоящие в углу картонные коробки.

Масленок и Старик: в некотором смысле близнецы-братья. Радость встречи! Верится с трудом!

«А кто жил здесь раньше?» — «Мадемуазель Загот» — звучит ответ, и я теряю дар речи.

Едва зампотылу уходит, падаю на койку и, заложив руки за голову, устремляю взгляд в потолок. Лицо заливает пот. Так, надо встать и осмотреться. А потом помыться, вымочить себя и мылом и мочалкой смыть всю грязь и наконец-то выбриться. Передохнуть и выпить чаю.

Когда вновь прихожу к Старику, тот говорит: «У меня был инженер флотилии. Извини, что я вас не познакомил. Этот господин здесь — мой адъютант.»

Разыгрывает меня Старик, что-ли? Ведет ли он себя так, потому что в его конторе много посторонних? Я просто сгораю от нетерпения и поток вопросов готов сорваться у меня с языка. Неужели Старик не может отправить своего адъютанта куда-нибудь с какими-нибудь бумагами?

«Сегодня опять день великих сражений», — с театральной напыщенностью произносит Старик; лоб его покрывает сетка морщин, он делает глубокий вдох.

Наконец адъютант исчезает. Старик откидывается в кресле и интересуется: «Каким ветром тебя сюда занесло?» — «Из Нормандии.» — «Из Нормандии?» — «Так точно!» — «Что ТЫ там забыл?» — «Ничего. Просто хотел посмотреть.»

Старик недоуменно пожимает плечами и эхом вторит: «Посмотреть? Полагаю, ты не имеешь в виду «посмотреть Вторжение»?» — «Именно. А сейчас мы ехали через Сен-Мало, Морле…» — «Кто это МЫ?» — «У меня есть водитель».

Старик раздраженно качает головой: «Значит, у вас был приказ выехать на линию фронта Вторжения?» — «В известной степени — да.» — «Участие в морских операциях?» — «Так точно. В Дьепе — на тральщике, в Гавре — на катерах. Но ничего особенного там не было.» — «Ну-ну, — произносит Старик. — А как насчет линии фронта Вторжения?» — «Попутно, так сказать. Моя командировка предписывает мне поездку от Берлина до Бреста.» — «Тебе пришлось кое-что повидать…» — «Да.» — «Раньше ты был более разговорчивым…»

Хотя Старик то и дело подбивает меня на рассказ, стараюсь давать короткие ответы на его вопросы. Сам себя не узнаю. Хочется ущипнуть себя, дабы удостовериться, что я не сплю и это действительно я.

Воздух в комнате кажется густым и тяжелым. Почему окна закрыты? Пока Старик молчит, решаюсь осмотреться. Насколько возможно, не вертя головой. Ужаснее и неприятнее его офис обставить было нельзя: На полу разодранная дорожка, гадкая имитация восточного ковра, трехногий скрюченный торшер с лампой без абажура. На окнах нет штор.

Насколько я знаю Старика, ему нравится такой спартанский стиль. На стене, за его головой, висит невыразительная фотография Гроссадмирала, предписанная для таких кабинетов каким-нибудь умником. Это портрет с «дубинкой» в руке, адмиральским жезлом, изготовленным мюнхенским ювелиром Вильмом.

«Было относительно тихо, я имею в виду, на дороге», — выдавливаю, наконец, так как тишина начинает угнетать. И добавляю: «Для посадки на катер я приказ получил лично от своего шефа в Париже. Вот бы уж порадовался, увидев меня разорванным в клочья…» Эти слова легко соскочили с моих губ, и я попадаю в дурацкое положение: «Тут я решил несколько прервать свою миссию — и ноги в руки — прямехонько в Брест…»

Старик интересуется, как было в Берлине, конкретно у Геббельса.

«Я видел его на расстоянии вытянутой руки…» — «Почему так?» — «Господин Доктор «Победные уста» как раз в тот момент был вызван к Фюреру и не имел время на беседу со мной.»

Старик удивленно поднял одну бровь и задумчиво произнес: «В таком случае, вот что я тебе скажу: С такими твоими речами, я бы, на твоем месте, поостерегся. Здесь вовсе не кают-компания подлодки.»