Крепость (ЛП)

— Ну, так что, — взрывается Старик. — Как командир флотилии, я имел на такие действия все права. Ведь если я не ошибаюсь, от меня сегодня ждут работы головой, а не ногами.

После такой пылкой речи молча оглядываю палату и киваю ему:

— Тебе тут неплохо!

— Наши ВМС знают, что требуется его героям! — С пафосом парирует Старик.

При этих его словах в дверь протискивается матрос-санитар с огромным букетом цветов и медленно подходит к нам. Затем вытягивается по струнке и сбивчиво произносит:

— Это для Вас, для Вас, господин капитан-лейтенант!

Старику аж дыхание перехватило:

— Это что такое? От кого это?

— От одной француженки, господин капитан-лейтенант!

— Признаюсь, я здорово удивлен! — качаю удивленно головой.

Поскольку матрос все еще стоит у кровати Старика, тот обращается к нему:

— А как она выглядит?

— Брюнетка, господин капитан-лейтенант!

— Хм. Вполне прилично. Правда? — Отвечает Старик, имея в виду при этом букет цветов.

Мне почему-то не хочется смотреть ему в лицо. Смотрю на букет так, словно желая пересчитать все лепестки на цветах. Затем киваю с глупым видом и с трудом выговариваю:

— Бог ее знает! — Но говорю это с некоторой фальшью в голосе, и Старику это заметно:

— Подозреваю, что это может быть госпожа Сагот…, — произносит он медленно. Эти слова должны были прозвучать как бы вскользь, но голос изменяет Старику. Эти его слова я слышу словно из далека. В голове все перемешалось. Каким образом, откуда узнала Симона о том, что Старик лежит в лазарете, когда я лишь недавно узнал об этом. Мои нервы готовы лопнуть. Все эти волнения и переживания последних суток значительно уменьшили их прочность. Черт, мне надо собраться, чтобы не допустить нервного срыва.

Теперь никаких дурацких вопросов! Украдкой бросаю взгляд на наручные часы: время меня здорово поджимает. До Савенея ехать и ехать, а мои вещи все еще не упакованы. Как пробраться в Сен-Назер через развалины, это тоже пока нерешенный вопрос. Из-за недостатка горючего, на вокзал в Савенее пойдет колонна сборного транспорта.

— Я должен идти! — произношу, глядя Старику в глаза.

— Да, тебе уже пора! — Отвечает Старик и подтянувшись за свисающее кольцо полусадится в кровати. — Желаю счастья и держи ушки на макушке!

Писарь штаба в Пен Авеле обращается ко мне с порога:

— Нам не известно, что произошло с Хенеке и Вальдманом. Они оба были на съемках в Сен-Назере.

— Надеюсь, они успеют обернуться к обеду.

— Вполне с Вами согласен. Вам необходимо взять с собой в Берлин новые фотографии, господин лейтенант!

— Это о работенке американских или английских бомб?

— Шеф назвал это так: «Террористический налет против французского гражданского населения».

— А кто это напечатает?

Писарь пожимает плечами и смущенно смотрит на меня, но это длится лишь какой-то миг, а затем он ухмыляется мне прямо в лицо. Так, надо еще раз заскочить в кафе. И вот оно. Симоны в зале нет. Прохожу через двор в сарай, примыкающий к соседскому сараю: никого. Я не хочу более беспокоить мадам, восседающую за кассой как на троне, расспросами о Симоне. Все образуется! Говорю я себе. Поехать в Бац и поискать ее в нашем гнездышке? Это чертовски глупо. А вдруг Симона укрывает там какого-нибудь британского диверсанта? Во мне поднимается своего рода упрямство. Если Симона решила играть со мной в прятки, я не смогу ничего предпринять. Я сыт по горло всем этим спектаклем! Честно говоря, мне наше расставание представлялось несколько иначе, но никак уж не игрой в прятки, моя милая! В Кер Биби Симоны тоже нет. Остатки еды на столе, погасший огонь в камине: меня совершенно не радует весь этот вид. На втором этаже тоже тишь да гладь: в ванной на полу с грязным ковром лежат, так как я содрал с себя, совершенно грязная рубаха, смятая фуражка, морские сапоги, моя парусиновая сумка с пленками. Мне необходимо переодеться, т. к. я не могу ехать в походном обмундировании. Голубая униформа у меня в шкафу. Так, а где же утюг? Внутри каждой клеточкой прислушиваюсь: не раздастся ли звонок велосипеда Симоны? Но вокруг царит давящая тишина…. Сгребаю в кучу грязную одежду, нервно оглядываюсь по сторонам: так и не решив окончательно, что я уже упаковал и что еще надо добавить. Из всех щелей вытягиваю какие-то свои вещи. Что важно, а что нет? Что можно выбросить, а что упаковать? Наконец мешком валюсь на кровать, свесив руки едва ли не до пола. В полудреме погружаюсь в свои мысли: был ли это у Симоны перепад настроения или же это была реальная угроза нашей любви? Прежде всего, начало этому положило на редкость смешанное чувство, сплетенное из настороженности и слепой симпатии. Мы слишком сильно рисковали и чересчур перегнули палку. Но вероятно Симона была права, когда провозгласила: В урагане самое безопасное место — это глаз тайфуна. Или такой ее постулат: только тот, кто идет на все, проходит все с честью. Но затем я захотел уже сам определить, где грани этого всего и просто не позволил себе плестись в хвосте событий.