Крепость Магнитная

Мужчины шли дальше до самого шоссе, что рассекало густонаселенный пятый участок на две половины. У пожарки останавливались:

— Бывай! — усмехался Янка и, согнувшись, быстро уходил на гору, где его ждала нелегкая и опасная, но полюбившаяся работа взрывника.

Платон некоторое время раздумывал: куда бы ему направиться? Как провести еще один свободный день? Будь это в Минске, подался бы в городской сад, к высоким, бронзовым соснам, остановился бы там в тени и стал слушать их разговор с небом. Хорошо там, в Минске! Здесь же ни сада, ни сквера, вообще нет зелени, голая степь, если не считать елочек, высаженных на Пионерской улице, из которых уже многие засохли и теперь торчат, как обгорелые, наводя грусть на прохожих.

И все же хотелось бродить, любоваться какой ни есть природой, мечтать. Еще день-два — и он, демобилизованный, пойдет на работу. Уже трудился бы, да Янка: «Погуляй, успеешь!» Янка что брат родной. Подружился с ним еще там, в Минске. Трудно тогда жилось оставшемуся сиротой Платону. Отец и мать рано умерли, а у приютившего его дяди Степана своих детей четверо. Да и дядя сам инвалид. Вот тогда Янка и перетянул Платошку на Магнитострой. «Приезжай, — писал он, — человеком будешь!» Даже деньги на билет выслал. Платон однако не стал тратиться на билет, накупил на эти деньги харчей и зайцем прикатил на Урал. Затем Янка привез на Магнитострой краснощекую Розу. Но это было уже позже, когда Платона призвали на военную службу. Узнав об этом, он радовался, что Роза стала женой друга; с такой не пропадешь, не девка — огонь! Платон с нею в третьем классе учился. Дальше не пошел, тяжкое было время… Не мог не вспомнить, как однажды вернулся с уроков, а дядя говорит: «Крепись, племянник, кормилица-то наша…» Он не досказал, прикрыл глаза ладонью. Платон ступил в горницу и увидел на столе белый нестроганый гроб, в котором лежала желтая, как воск, тетя Палажка, а рядом, на скамье, сидела старуха из монахинь и, заглядывая в псалтырь, бубнила нараспев непонятные слова.

На второй день после похорон Платон обулся в опорки, накинул на плечи старую свитку и побрел на товарную станцию. Всю ночь выгружал уголь наравне со взрослыми, а утром, отхаркиваясь дегтем, получил за труд тридцать копеек. «Зелен исчо, больше не положено!» — говорил подрядчик. А хлопцу и невдомек, что положено, а что нет: и тому рад, что дали. Зажав в кулаке два пятиалтынных, поспешал домой, не переставая думать о том, как дядя Степан, прихрамывая, пойдет на Суражский базар и купит на эти деньги меру бульбы.

Всю зиму ходил парнишка на товарную станцию, грузил дрова, доски, уголь, а то и едкую известь, от которой страшно першило и он бесконечно чихал. Вскоре понял: носатый подрядчик, которого прозвали Язвой, платил ему но много раз меньше, чем остальным. И хотя Платошке всего шестнадцать, он не менее горяч и проворен в труде, чем другие. Да грузчики и сами это видели. Один из них, по прозвищу Адвокат, решил заступиться за подростка. Взяв его однажды с собой, повел в вагон к подрядчику. Сидя на глыбе антрацита, подрядчик заедал селедкой только что выпитую чарку. Так и так, заговорил Адвокат, показывая на стоявшего у двери мальца, нельзя, дескать, обижать такого: сирота он. Подрядчик пнул ногой пустую бутылку, бросил обглоданный хвост залома в угол:

— Малец ишшо! Вот и пожалел… Без оформления принял… а ты?!

— Так надо ж платить.

— А он что, бесплатно работает?

— По совести надо!..

Язва уважал Адвоката, обходился с ним ласково, но тут, соскочив с места, начал вязать такие матерные узлы, что, казалось, краснел даже черный уголь. Затем, обозвав Платошку сопляком, затопал ногами и велел вовсе на работу не выходить. Не нужен, мол, такой строптивый, и без того грузчиков хоть отбавляй! Но о прикарманенных деньгах даже не заикнулся.

— Найдем и на него управу, — пообещал Адвокат.

А мальчишка уже думал о том, где и как добыть копейку, помочь большой дядиной семье выйти из нужды. Так оказался он на пассажирском вокзале. Чистил сапоги, подносил вещи с поезда. Заработок не ахти какой, а, глядишь, и набиралось за день копеек сорок. Дядя Степан радовался успехам племянника, но денег все равно не хватало: в семье, почитай, шесть душ!

Приехав на Магнитострой и став грабарем, Платон дивился: здесь, оказывается, каждый день можно есть вкусный ржаной хлеб! А, копая землю, порой думал: «Грабарь — это временно. Кончится стройка — куда потом? Ремесло бы какое постичь: на слесаря, скажем, выучиться. Не станет работы — наделал зажигалок — и на базар!.. А еще лучше машинистом стать — в любом городе на работу возьмут».

Ни тем, ни этим Платон не стал.

Однажды утром десятник подозвал его к себе и велел сдать лопату:

— Хватит, а то другим не останется! — подмигнул он.

В тот же день Ладейникова перевели в бригаду каменщиков.

Оглядев его, бригадир-хохол Федот Котыга усмехнулся:

— Стину класты, нэ зэмлю копать — тут наука!..