Крепость Магнитная

— Буза все это! — поднялся рыжеголовый великан. — Где это видано, чтобы за два-три дня поднялись деревья? Чепуха! Бред сивой кобылы при розовой луне!.. Ты случайно с ума не спятил?

Оратор поднял голову:

— Я — нет, а вот за тебя не ручаюсь.

Раздался хохот.

— Сказать человеку не даете! — перебил конопатый юноша в новой спецовке. — Замолчите! Говори, Янка, досказывай!

Да, на трибуне был он, Янка Костюкевич. Его знали многие. Известный на горе взрывник, ударник, кроме того, пилот, парашютист, закончивший учебу в аэроклубе. Янка нередко выступал на собраниях и митингах, его с интересом всегда слушали, но вот сегодня…

— Ей-бо, как по Гоголю! — донеслось из задних рядов. — Там жеребец розовой масти, а тут — парк в три дня… Ноздревщина это!

— А может, маниловщина?

— Ой, мама, в парк хочу! — неожиданно воскликнул Богобоязный.

— Погоди поперед батька!.. Не спеши. Вот сейчас Костюкевич поворожит, и в пустыне сады зацветут. Ну, что же ты, комсомольский маг? Веди представление. Может, шпагу проглотишь, а?

Зал снова взорвался смехом. В адрес оратора то и дело сыпались колючие насмешки, остроты… Янка, однако, не уходил с трибуны, молча выжидал тишины, но едва начинал говорить, как его тут же обрывали, называли фантазером, бароном Мюнхгаузеном.

— Чаго иржете? Ну, чаго? — нервничал Янка. — Я предлагаю не садить деревья, они уже посажены, а… строить парк. Понимаете, стро-о-и-ить!

— Из бетона?

— Дайте ему завершить мысль, — послышался возглас. — Пусть выложится.

— А что выкладывать-то? Нет ее, мысли!

— Тихо! — поднялся за столом президиума секретарь горкома комсомола. — Навалились на парня всем кагалом. Смеетесь. А ему с горы, может, виднее… Давай, взрывник, продолжай!

Янка стоял, набрав воды в рот.

— Чо молчишь-то? — заухмылялся парень, сидевший на первой скамье. — Колдуй! Погулять в парке охота.

Секретарь горкома постучал карандашом по графину с водой:

— Здесь идет деловой разговор, а не вечер сатиры и юмора. Прошу, успокойтесь. Говори, товарищ Костюкевич, конкретно, о главном.

И когда Янка, наконец, изложил свой замысел, секретарь горкома даже встал. Схватив оратора за руку, усадил рядом с собой.

В зале воцарилась тишина.

Предложение Костюкевича ошарашило всех своей неожиданностью.

Суть мысли, поданной взрывником, заключалась в следующем: завезти в парк не менее сотни телеграфных столбов, выписать зеленой краски, войлока и еще — кровельного железа…

— Хлопцы, да это же здорово! — вскочил с места Ладейников. — Целиком поддерживаю.

С топорами, стругами, с пилами и лопатами пришли комсомольцы в парк на очередной общегородской субботник. Одни принялись копать ямы, другие — строгать столбы, обматывать их снизу войлоком, третьи — возились с краской.

Обыкновенные телеграфные столбы, впрочем, не совсем обыкновенные — к ним прикоснулась рука художника, — и они, как вулкан, ударивший в небо, моментально изменили пейзаж. Когда столб одним концом опускали в яму, на другом его конце уже были прикреплены искусно вырезанные из железа, выкрашенные в зеленый цвет, «пальмовые» листья. Поистине, как в сказке, поднимались эти невиданные, экзотические деревья! Тенистые аллеи вырастали буквально на глазах, и сами их создатели взволнованно ахали от восторга.

Раскинув большие темно-зеленые листья, «пальмы» ласкали глаз, манили к себе в тень, и неискушенному человеку трудно было поверить, что они не настоящие. Разве что во время сильного ветра, когда они не шуршали листвой, не шумели, как обычные деревья, а скрежетали, как ветряные мельницы. Впрочем, это никого не удивляло.

15

Колька выпрямился и сильно подул в отверстие утюга. В лицо тотчас ударил пепел. Он чихнул, протер глаза: черт бы побрал эту технику, как только бабы с ней справляются! Сплюнул, стал размахивать утюгом, будто поп кадилом: скорее бы нагревался. Из утюга сыпались искры, он притаптывал их ногой: чего доброго, еще пожар случится!

Наконец, белые чесучовые брюки выглажены. Став на табурет, осторожно сунул одну ногу в штанину, затем — вторую: не помять бы! Осмотрел себя, а что — не зря переплатил барыге! Брюки что надо, первый сорт!

Спрыснув одеколоном лицо, галстук, Колька степенно вышел из барака, держа на руке новый плащ. Дождем и не пахло, но как можно не похвалиться обновкой!

Богобоязный давно присмотрел Галину: цветок — не девка! Намеки всякие делал, баловал подарками, а вышло впустую. Вернулся он как-то с работы, а соседка говорит: «Галина замуж вышла». — «Как?» — «А вот так, взяла и вышла». В клочья разорвал Колька новую сатиновую рубаху. Последнюю тарелку разбил. Плакал, сидя на полу, как ребенок. Этому, правда, помог Бахус, с которым к тому времени он крепко снюхался. Да не в том дело, причиной была, ну, конечно же, неблагодарная Галка! Обидно ему. Столько денег на нее истратил! Самые серьезные намерения имел. Судьбу в ней свою видел, а тут — надо же — откуда ни возьмись, Вадим — каналья! Он же, пакостник, и ухаживать, как следует, не умел. Скрипел зубами Колька, волосы на себе рвал: такую кралю проворонил! Три дня водку пил, не выходил на работу. Хоть и мужик он крепкий, а чуть было не рехнулся.