Крепость Серахс (книга первая)

Первым прорвался сквозь вражеское скопление Тач-гок сердар и устремился к Аджигам-тепе. Каушуту со своей группой было легче пройти через образовавшийся пролом. Сквозь шум боя он слышал стон раненых, выброшенных из седла. Но он весь был собран для броска к Аджигам-тепе, молил бога, чтобы не слететь с коня раньше, чем он настигнет самого Мядемина. Ему и в голову не приходило, что его могут опередить, что другие так же, как и он, жаждали крови этого человека.

Для Ходжама Шукура, который по утрам приходил приветствовать хана, наступил сегодня конец света. Он только утром узнал, что его нукеры, в том числе и ближайшие родственники, предали его и присоединились к Каушуту. Когда он узнал об этом, за минуту перед утренним посещением хана, сердце его остановилось. Он опустил голову, стыдясь перед человеком, принесшим страшную весть, собрал в пучок редкую бороденку, сунул ее в рот и стал жевать. Чувство заброшенности и одиночества сковало его. И все же он не мог отказаться от своей мечты отомстить ненавистному Каушут-хану, а заодно теперь и тем, кто предал его. Жуя жалкую свою бороденку, он думал о том, что после падения крепости текинцы, оставшиеся в живых, должны будут покинуть родные края, они построят новую крепость на берегу Мургаба. Он назовет ее Ходжамкада и станет в ней ханом, единственным повелителем. Вот когда он заплатит нечестивцам за все и сполна.

Изгнанный когда-то из Серахса хан вынул изо рта бороду и поднял голову. Все поле перед крепостью занимали войска Мядемина. А там вернутся с победой те, кто сражается сейчас под Кизыл-Кая, и войску Мядемина не будет числа. Сердце Ходжама Шукура понемногу успокоилось. Ведь войско Мядемина было его войском, потому что у них был один общий враг — Каушут-хан.

Окинув взглядом тучу Мядеминовых воинов, Ходжам Шукур уже не так переживал предательство. Были с ним его нукеры или их не было сейчас — какая разница! Все равно сегодня хивинцы снесут голову Каушуту. А больше Ходжаму Шукуру ничего и не нужно. К тому же вряд ли Мядемин знает о бегстве его людей, а если и знает уже, то пять-шесть сотен нукеров не могут изменить исход боя.

Вырядив себя и своего коня, Мядемин последовал за своим войском. Его сопровождали шестьсот отборных воинов. Каждый из них заглядывал в рот Мядемину, чтобы немедленно броситься исполнять любое его повеление.

Хан заметил Ходжама Шукура в общем воинском строю. Он взмахнул плетью и дал знак приблизиться. Беспокойство охватило Ходжама Шукура. Бешено работала его мысль. Он отыскивал слова, которыми ответит на вопрос хана: "Так-то отважные твои парни защищают Мядемин-хана?"

Ответив на приветствие Ходжама Шукура, хан не задал ожидаемого вопроса, а сказал:

— Не на своем месте идешь, хан.

Голос Ходжама Шукура стал писклявым.

— Разве место воина не в общем строю, хан-ага?

— Твое место, хан, среди вождей.

У Ходжама Шукура чуть не выросли крылья за спиной. Он так растерялся от радости, что забыл поблагодарить хана и стегнул лошадь плетью. Конь рванулся в ту сторону, где находились предводители войск.

Заговорили пушки, и над ними поднялись черные клубочки дыма. Потом в закипевшем шуме сражения все настойчивей стали выделяться воинственные звуки зурны. Напряжение боя усиливалось.

В задних рядах войска трудно было разобраться, что происходит в передних. Однако Ходжам Шукур почувствовал, что в крепости произошли какие-то перемены. Он не предполагал, что крепостные ворота могут открыться и оттуда хлынут боевые отряды текинцев, но на всякий случай вынул из ножен свою саблю. И тут же заметил, как из открытых ворот начали выступать отряд за отрядом конники Каушут-хана. По спине Ходжама прошел мороз. Предводители войск засуетились. Они бросились в разные стороны, поближе к своим подразделениям, но, возможно, и для того, чтобы лучше определиться в случае преследования противника, а также и в случае бегства от него.

Нукеры, окружавшие предводителей войск, были самыми верными и отважными воинами и конниками Каушута, не легко было сломить их сопротивление. Прорубившись сквозь строй нукеров, Каушут заметил Ходжама Шукура.

— За мной, ребята! — крикнул он и повернул коня в сторону хивинских военачальников, не успевших рассредоточиться.

Ходжам Шукур тоже узнал в переднем всаднике Каушут-хана и вылетел ему навстречу. Он первым занес саблю над Каушутом, но тот ловко отбил удар и грозно закричал:

— Проси о милости, хан!

Ходжам Шукур взвизгнул:

— Йи-и! От сукина сына милости?! Ввот! — И снова скрестил свою саблю с саблей Каушута, но, как и в первый раз, был отброшен назад.

Каушут поднялся на стременах, с занесенной саблей навис над Ходжамом.

— Проси о милости, хан!

И снова их сабли скрестились со звоном. Это повторилось еще и еще раз.

Кто-то из текинцев крикнул над ухом:

— Хан-ага, они удирают!