Крепость Серахс (книга первая)

Ходжам Шукур целыми днями просиживал дома. Говорил, что болеет. На самом же деле не хотел показываться людям на глаза после своего позора.

В один из дней, к полудню, он услышал, как кто-то крикнул за дверью по-туркменски, но с заметным акцентом:

— Хан-ага дома?

Хан вздрогнул.

— Дома, входите.

Но никто не вошел.

— Входите, — повторил он, — я больной, не могу выйти.

Дверь осторожно отворилась, и в кибитку вошел усатый голубоглазый перс.

— Я от Апбас-хана. Наш хан хочет видеть вас.

— Где же он?

— Ждет вас у крепости.

Ходжам Шукур подумал немного и ответил:

— Хорошо. Скажи, сейчас иду.

Когда Ходжам Шукур вышел из кибитки, он увидел перед крепостной стеной группу всадников. Сначала это встревожило его. Но как только навстречу ему вышел сам Апбас-хан с широкой улыбкой на лице и первый начал приветствие, Ходжам Шукур сразу успокоился. Он пожал руку гостю и пригласил в дом.

— А что это у вас, хан, лицо такое хмурое? Может, случилось что? — спросил Апбас-хан, как только оба уселись друг против друга на дорогом ковре.

— Да так, приболел немного… А вы как в наших краях? Не на охоту ли вышли?

— Да как вам сказать… И на охоту, и заодно решили пленников своих обратно попросить. — Апбас-хан снова улыбнулся. Но в улыбке его можно было прочитать: "Добром не отдадите, силой возьмем".

— Значит, вроде как в пословице: и к дяде едут, и заодно жеребца объезжают.

Апбас-хан подумал, что Ходжам Шукур острословит, и решил не уступать противнику:

— У нас, хан-ага, необъезженных нет.

— Значит, уже всех объездили?

Ходжам Шукур испугался, как бы Апбас-хан не разгадал его грубого намека, и поспешил отвлечь хана от опасной двусмысленности.

— У нас в плену, хан, всего лишь один ваш человек. Можете хоть сейчас забирать его без всякого выкупа.

Апбас-хан расценил поспешность Ходжама Шукура как трусость, тем не менее поблагодарил его и прибавил:

— Видно, мы не вовремя явились, хан-ага, ваши люди ушли куда-то.

Видно было, что Апбас-хан хорошо осведомлен о том, куда и зачем ушли текинцы. Да и Ходжаму Шукуру не хотелось ничего скрывать, главным образом из-за обиды на Каушута. Ненависть к нему заставила Ходжама Шукура быть предельно откровенным перед Апбас-ханом.

— По слухам, — сказал он, — Хива собирается напасть на Мары, Апбаскули. И текинцы ушли на сборы, чтобы подготовиться к будущему сражению.

Апбас-хан сделал вид, что это известие удивило его.

— Текинцы хотят напасть на Хиву? Пах-пах-пах!

— А чего им бояться! У них же теперь такой смелый вождь!..

— Как, разве не вы? А кто же?

— Каушут-хан, Апбаскули.

— А мы знаем его?

— Должны знать. Он к вам ездил за нашими пленниками…

Апбас-хан хлопнул себя по ляжкам.

— О-го-го! Этот человек действительно отважен, хан. И у него хорошая голова на плечах.

Ходжам Шукур нахмурился.

— Если бы у него была хорошая голова, хан, он бы не отважился с пятьюстами никуда не годными воинами выступать против Мядемина.

Апбас-хан молчал, но Ходжам Шукур распалился от своей злости на Каушута.

— Он же погубит всех текинцев. Интересно, зачем сарыки навлекли на себя гнев Мядемина? Зачем они настроили себя против Хивы? Ведь Хива не принесла им никакого вреда, напротив, распространила среди них мусульманство.

Эти слова не интересовали Апбас-хана, потому что он лучше Ходжама Шукура знал, с какой целью Хива старается удержать в своих руках Мары, с какой целью Мядемин идет на сарыков. И Апбас-хан не стал выслушивать Ходжама Шукура, а сказал о цели своего приезда.

— В любом деле надо быть мужественным, хан. Мы пришли поохотиться за текинцами, как они часто охотятся за нами. Если есть желание помериться силами, выходите. Если нет, мы удаляемся, не обнажив своих сабель.

Апбас-хан не ожидал, что Ходжам Шукур ответит на это с таким безразличием.

— Я, Апбаскули, теперь в дела текинцев вообще не вмешиваюсь. Что они захотят, пусть то и делают. Теперь у них новый хан, человек горячий, но безмозглый. Если ты сегодня угонишь скот у его соседа, он завтра же с войском пойдет на тебя. Это я говорю тебе как соседу. Каушут действительно безмозглый человек.

Апбас-хану понравились последние слова Ходжама Шукура.

— Я тебе обещаю, хан, если этот человек ступит еще раз на иранскую землю, считай, в живых ему больше не ходить. — Апбас-хан вдруг улыбнулся и погладил свои усы. — Значит, безмозглый, говоришь? А где сейчас скот его аула пасется? А? Пусть потом приходит со своим войском, мы рады будем встретить его.

После некоторого молчания Ходжам Шукур поднял глаза на Апбас-хана и тоже улыбнулся. Это была первая его улыбка за последние несколько дней.

Утром, когда Каушут открыл глаза, он увидел прокопченные дымом перегородки туйнука. Иней осел на них затейливым узором, словно нанесенным искусной рукой мастера.