Крепость сомнения

– Ты уже хочешь от меня избавиться? – рассмеялась она.

Но эта мысль, которая казалось ему забавной, не оставляла его.

– Увидишь сегодня своего суженого-ряженого, – сказал он шутливо.

Аля потянулась, повернулась, поцеловала его в плечо, положила на него голову и сказала:

– Я и так его вижу.

Илья ждал, пока она заснет, чтобы освободить руку, но дрема с него слетела. Лежать ему было удобно и покойно. В промежуток между не до конца задернутых штор снег забрасывал в комнату свет, и глаза его давно освоились в этой белесой зимней темноте. Мысли скакали с пятого на десятое. Опять он думал, что в этом году пора бы уже открыть собственное дело. И как раз Самвел перешел из Мосгордумы в комитет по рекламе при правительстве Москвы. «Вот уж поистине, – думал он, – не имей сто рублей, а имей сто друзей...» А деньги, если не хватит своих, можно взять у Константинова... Или у Лебедева... Прошедший сочельник и наступившая святая ночь настроили его на благодушный лад. Хотелось подумать о чем-то прекрасном, волшебном. Совсем недавно опять от кого-то он слышал про эту лавку «Халял». Что же это за лавка такая? Он умиротворенно, с нежностью посмотрел на Алю. В тишине слышалось ее тихое ровное дыхание.

– Мой муж, – сказала она негромко и таким голосом, будто отвечала на вопрос кого-то невидимого. Того, кто сейчас разговаривал с ней во сне.

«Вот уже и муж», – подумал Илья и усмехнулся про себя. Он затаил дыхание и долго лежал еще, вслушиваясь в темноту, всматриваясь в смутно различимый очерк ее губ. Но больше с них не слетело ни слова. Осторожно высвободив свою руку, он встал с кровати и пошел на кухню.

«Да полноте, о нем ли она сказала это?» – «Ну да, я был рядом, что же здесь удивительного?» – «О ком же еще могла она так сказать?» Но какой-то голос, нет, не голос, – что? что? – что-то, мысль, пришедшая изнутри, сказала ему твердо, непререкаемо: все уже известно, и он осознал, что перечить бесполезно.

И здесь, на кухне, сидя в кресле и глядя, как в окне течет и течет пестрядь идущего снега, он почувствовал себя таким маленьким и жалким, что едва сдержал рыдание, испытывая то ощущение бессилия и ужаса, которое раз уже посетило его на Якиманке, когда он возвращался от Феликса и Наташи. Тревога его нарастала. Опять явила себя какая-то сила, которой смешно и сопротивляться, которая даже не берет его в расчет, словно бы он не существо, наделенное способностью душевных движений, а шахматная фигура, которая и ходит-то не по-всякому, а строго определенным образом. И эта женщина, которая всего за несколько часов до этих слов так искренне, так доподлинно принадлежала ему, оказывается предназначенной другому. Кем? Кому? Этими невольно вырвавшимися словами ему словно бы открылась шкала времени, и он так ясно увидел на ней отведенное ему место и полную неспособность что-то здесь изменить, на что-то повлиять, что его охватило отчаяние, потом ярость, потом снова отчаяние. Он все сидел, не меняя положения, и смотрел, как летит вниз снег, и движение снежинок, как песчинки в песочных часах, безразлично отмеривают назначенное ему время в ее жизни, все больше сникая и смиряясь перед этим таинственным и неумолимым, чего он никак не мог объяснить.

За завтраком спросил ее, что она видела во сне. Она ответила, что не помнит.

– Тебя не видела, – со смехом сказала она. И совершенно не могла понять, что с ним творилось до обеда. – Что ты на меня так смотришь?

– Как? – Ему и хотелось поговорить об этом, и было страшно.

– Как будто подозреваешь в чем-то.

– Глупости, – сказал он нехотя, – в чем же мне тебя подозревать? Что ты говоришь? Да никак я не смотрю, – возразил он после недоверчивой настороженной паузы так убедительно, что Аля забыла об этом думать.

Но проходило время, и Аля опять ловила на себе этот одновременно испытующий и ушедший в себя взгляд. Он пытался взять себя в руки, принялся было смотреть какой-то новый, только что вышедший на dvd фильм, но то и дело серебряными молоточками выстукивали вопросы: кем? кому?

– Да что такое? Что с тобой случилось? – допытывалась она.

– Со мной ничего, – ответил он спокойно. – Это с тобой случилось. – Но объяснять не стал и свернул разговор на другое.

Эта неопределенность тянулась до пятого часа. Потом он отвез ее на радиостанцию, а сам поехал на дачу к Вере и Николаю повидать тех, кто там еще оставался. Одному ему было не по себе.

* * *