Крепость стрелка Шарпа

Шарп подался вперед и вырвал у сержанта сверток. Хейксвилл напрягся. Глаза его вспыхнули злобой, и Шарп, заметив этот блеск, усмехнулся.

– Хочешь получить мундир обратно? Дерись за него. Сразись со мной, Обадайя. Ну же!

– Я был в плену, – мрачно пробормотал Хейксвилл. Безумцем он уже не притворялся.

Шарп развернул сверток.

– Тогда откуда у тебя белый мундир? Ты чертов врун, Обадайя. – Он ощупал карманы, наткнулся на что-то твердое и понял, что камни на месте. Хейксвилл скрипнул зубами. – Ну же, Обадайя, будь мужчиной. Дерись.

– Я был в плену.

Сержант украдкой посмотрел направо, напряженно размышляя, что делать дальше. Большую часть камней он потерял, но кое-что еще осталось в штанах. Да и жизнь дороже брильянтов. Значит, надо попытаться сбежать. Шарп не догонит – у него кровь на ноге. Прямо сейчас... Широкий клинок палаша уткнулся в плечо, и Хейксвилл вскрикнул. Острие сместилось влево, к горлу.

– Ты ведь продал меня Джаме, верно? Думал, больше не увидишь? Ошибся, Обадайя. Я дрался с джетти и победил. Они кормят теперь червей. И тебя ждет то же самое. Но сначала сними мундир.

– Нет, – завопил во весь голос сержант, надеясь, что его услышат. – Нет! Ты не можешь так со мной поступить! Это против устава!

– Раздевайся!

– Это против устава! Нельзя нарушать устав! Так сказано в Писании!

Острие кольнуло сильнее, и жуткий багровый шрам, оставшийся с того времени, когда юного Обадайю Хейксвилла едва не повесили за кражу, окрасился свежей кровью. Боль заставила сержанта присмиреть, и Шарп усмехнулся.

– Сегодня я поколотил капитана Морриса. Избил до полусмерти. Неужели ты думаешь, что меня остановят какие-то дурацкие правила? Неужели думаешь, что из-за какой-то закорючки я откажусь от удовольствия отправить тебя на тот свет? Впрочем, выбор есть. Ты можешь раздеться сам. Или я раздену труп. Мне наплевать, как ты решишь. Наплевать даже, если меня за тебя повесят. Так что заткнись, сучий потрох, и скидывай тряпье!

Хейксвилл зыркнул по сторонам, но поблизости никого не было, а палаш у горла не оставлял надежд вывернуться.

– Я сам, – прохрипел он и потянул за веревку, на которой держались штаны. Рванул пуговицы на рубахе. Сел. Стащил сапоги. Спустил штаны. – Не убивай меня! Меня нельзя убить! Я не умру!

– Теперь портянки.

Вонючие тряпки полетели на землю. Теперь Хейксвилл сидел совершенно голый. Голый и бледный, как поганка, под жарким индийским солнцем. Шарп сгреб все в кучу. Вещи он проверит потом, камни заберет, а тряпье оставит.

– Вставай, Обадайя. – Острие палаша кольнуло в бок.

– Я не умру, Шарпи! – умоляюще взвыл Хейксвилл. – Не умру! Меня нельзя убить! Ты пробовал – не получилось! Тигры не съели меня! И слон не раздавил! Хочешь знать почему? Потому что я сильней смерти! У меня есть ангел. Да. Мой собственный ангел. И он меня бережет. – Палаш преследовал сержанта, заставляя прыгать и скакать по горячим камням. – У тебя ничего не получится, Шарпи! Ничего! Потому что меня нельзя убить! – Укол в живот – Хейксвилл отпрыгнул. Еще укол и еще прыжок. – Они хотели меня повесить, да не смогли! Не смогли! Я болтался в петле! Плясал танец висельника! И что? Я жив! Жив! – Лезвие царапнуло по ребрам, и сержант увернулся, отступил, но только на этот раз камней за спиной не оказалось. Нога провалилась в пустоту. Хейксвилл потерял равновесие, покачнулся и упал в яму.

Грохнувшись о дно, он вскрикнул от боли и тут же торжествующе провозгласил:

– Меня нельзя убить!

Черный силуэт склонился над ямой.

– Меня нельзя убить!

Что-то шевельнулось в углу. Что-то гибкое, зловещее и шипящее. Хейксвилл уловил неясную тень, и ему вдруг стало не до Шарпа. Черные немигающие глаза змей бесстрастно наблюдали за ним из полутьмы.

– Шарпи! – взвизгнул он. – Шарпи!

Но Шарп уже ушел собирать свои камни.

И Обадайя Хейксвилл остался один на один со змеями.

* * *

Уэлсли слышал доносившиеся из форта возгласы, но кто торжествует победу, свои или неприятель, оставалось неясно. Висевшее над крепостью уже несколько часов густое облако дыма начало растекаться.

Генерал ждал.

С южной стены по выдвинутой вперед стрелковой цепи 74-го батальона продолжали постреливать пушки, но солдаты рассеялись вдоль склона, залегли за камнями, и картечь их особенно не беспокоила. Уэлсли взглянул на часы. Четыре. Если форт еще не взят, значит, взять его сегодня уже не получится. Скоро придет ночь, и войскам придется бесславно отступить на равнину. Вспыхивающая время от времени мушкетная перестрелка свидетельствовала о том, что там что-то происходит, но что? То ли захватившие форт красномундирники рыщут в поисках добычи, то ли защитники Гавилгура отбивают последние атаки.

Потом замолчали пушки на южной стене. Остатки дыма унес горячий ветерок. Уэлсли ждал. Артиллерия молчала.

– Может, они удрали?

Зеленый с золотом флаг все еще висел над воротной башней, но людей видно не было.

– Если крепость взята, сэр, – заговорил Уоллес, – то почему они не попытались прорваться через эти ворота?

– Потому что здесь мы, – возразил генерал, раскладывая подзорную трубу.