Крепости неодолимые

В сожженной и покоренной Москве не успевшие покинуть город жители могли слышать пастырское слово священника Кавалергардского полка отца Михаила Гратинского, волею судьбы оказавшегося в самом эпицентре шабаша иноплеменных вандалов, Они таскали его за бороду, плевали в лицо, сорвали рясу и крест, избили до полусмерти, издевались над христианским богом. Но святой отец мужественно перенес все пытки и унижения и умудрился в присутствии французских офицеров отслужить в домовой церкви генеральши Глебовой-Стрешневой молебен о послании воинству расейскому победы над супостатом и скорейшего изгнания французов из Москвы. Знали бы захватчики, о чем молился полковой священник, вовек бы не сносить ему головы.

Но отец Михаил на этом не успокоился и добился у французов разрешения отправлять богослужение в уцелевшей церкви св. Евпла на Мясницкой улице. Здесь 15 сентября, в день празднования коронования Александра I, он устроил торжественный молебен с колокольным перезвоном. Удары колоколов возвестили о непокоренности духа и веры, о скором избавлении от врага. Докладывая полевому обер-священнику, о. Гратинский писал: «Вся церковь была омыта слезами. Сами неприятели, смотря на веру и ревность народа русского, едва не плакали». После освобождения Москвы о. Михаил Гратинский стал духовником Александра I, получил из его рук орден св. Анны II степени и дошел с ним до самого Парижа.

В сражении под Малоярославцем, где, по словам Колленкура, «остановилось завоевание мира», мы вновь находим фамилию священника 19-го егерского полка отца Василия Васильковского. В рапорте командира 6-го корпуса генерала Д. С. Дохтурова о нем говорится: «…Находясь в этом сражении впереди полка с крестом в руках, своим наставлением и примером мужества поощрял солдат поражать врагов и умирать бесстрашно за веру и государя, при чем сам он был ранен в голову».

Отец Василий Васильковский был первым среди полковых священников русской армии, удостоенный ордена св. Георгия 4-й степени. Всего же история военных священнослужителей знает еще три примера подобного награждения. Обладателями Георгиевских крестов стали: священник Тобольского пехотного полка отец Иов Каминский, одним из первых переправившийся через Дунай под неприятельскими выстрелами в русско-турецкую войну 1828–1829 годов; протоиерей Могилевского пехотного полка Иоанн Матвеевич Пятибоков за аналогичный подвиг, но уже в 1854 году. Ровно через год обладателем ордена стал иеромонах 45-го флотского экипажа Иоанникий Савинов. О нем сестра милосердия Стахович писала родным из осажденного Севастополя, что «он очень много помогал и несколько дней перевязывал раненых. Он очень умный и благочестивый монах, очень храбрый и спокойный духом».

Чтобы заслужить такую оценку, понадобилось пробыть долгие месяцы под непрерывным огнем, рядом со смертью, готовой в любую минуту оборвать жизни, не дрогнуть самому и вселить непоколебимость в воинов. Таким отец Аника, как попросту называли иеромонаха севастопольцы, остался в памяти героев обороны города. Одному из ее руководителей генералу Хрулеву с большими усилиями приходилось сдерживать порывы святого отца.

Степан Александрович Хрулев слыл среди солдат первейшим из храбрецов и, имея характер беспокойный и непоседливый, немало досаждал неприятелю устроением всевозможных каверз и внезапных вылазок. Одна из них была назначена в ночь на 11 марта 1855 года на Камчатский люнет. Французы, поначалу опешившие, пришли в себя и вступили в рукопашный бой. Каково же было удивление Хрулева, когда он услышал в темноте:

— Где наши? Скажите же, ради бога, где наши?

Генерал увидел перед собой монаха, лицо которого в лунном свете выглядело необычайно бледным. На нем были ряса, черный клобук, эпитрахиль. В руке монах держал крест.

— Кто ваши, батюшка? — спросил Хрулев.

— Моряки.

— Они впереди, но там не ваше место, пойдите на перевязочный пункт.

— Мое место там, где утешают в страданиях, где приготовляют к смерти, — ответил иеромонах и бросился вперед.

Очевидец этого эпизода записал в дневнике: «В ту минуту, когда во время штыковой схватки положение наше было наиболее затруднительно, когда новые колонны заставили нас податься назад, раздалось пение тропаря: «Спаси, господи, люди твоя и благослови достояние твое». Отступавшие моряки повернули, и грянуло «Ура!».

О полковых священниках, чьи имена остались за пределами очерка, можно написать многотомный труд, который бы высветил не только их героические дела, но и страдания и мучения священнослужителей в плену у неприятеля, который поведал бы о пожертвованиях в годину тяжких испытаний на алтарь отечества немалых сумм, о разделенной вместе с народом людской боли, об их жизненном пути, который после ран и увечий зачастую обрывался за пределами родины. Нельзя обойти стороной и внешне неброскую, но столь необходимую деятельность военных священников во время эпидемий, часто бушевавших в России.