Крепостная маркиза

В общем, когда ее, утешая в горе, стал пылко обнимать Григорий Тредиаковский, она так же горячо откликнулась на его ласки и в конце концов потеряла то, что благонравным девицам следует Сохранять, несмотря ни на какие мужские ласки. Природная страстность княжны просто получила наконец выход, как бы она себя потом за это поедом ни ела.

Смешно вспоминать о ее первых интимных впечатлениях, сидя в этой оставленной хозяином сторожке, но вспоминалось. Наверное, потому, что с той ночи… ну, когда это произошло между нею и Григорием, она еще ни разу надолго не оставалась одна и не могла вот так спокойно окинуть взглядом событие, после которого ее жизнь и вовсе должна была бы перемениться. Ведь Соня превратилась в женщину, познавшую мужчину.

Надо сказать, что в тот злосчастный момент Софья изо всех сил старалась соучаствовать Григорию. Да, она поддалась… Но не скажешь, что влечению. Может, любопытству? Или решила, что, раз уж на то пошло, почему бы не попробовать пресловутый «запретный плод»? Раз уж ЭТО рано или поздно должно было произойти, то почему не с Тредиаковским, таким милым, симпатичным, даже авантажным. Уж он-то всяко не старик, коему прочил Соню ее братец. Погибнуть, так в объятиях молодого человека. Тем более хорошего происхождения.

Конечно, от этого не погибают, но пристрастие Сони к любовным романам сказывалось в ней таким образом, что временами она начинала не только говорить, но и мыслить, как романические героини.

Погибнуть не погибнуть, а с честью распрощаться, это уж точно. Хотя героини романов так и восклицали обычно:

— О боже, я погибла!

Не было рядом с Соней любимой матушки. Даже горничной Агриппины рядом с нею не оказалось.

Так что некому было остановить Софью в ее несообразном с прежней жизнью и воспитанием поступке.

К тому же ее обычно такой спокойный приятель Григорий свет Васильевич в момент точно обезумел.

Прямо-таки накинулся на нее… Нет, он не насиловал ее, но так целовал, так обнимал, что ей стало жалко после столь бурного проявления чувств не вознаградить его известной уступчивостью. Откликом, после которого он уже и в самом деле не мог остановиться.

А приняв такое решение. Соня добросовестно отозвалась на его ласки еще и потому, что всегда считала: каждое дело надо делать добросовестно и доводить до конца. Вот и довела.

Григорий не догадывался, что горячность и страстность, вызванные ласками первого в ее жизни мужчины, Софья существенно преувеличивала. Из сострадания. Он все спрашивал:

— Хорошо ли тебе, голубушка?

Что на такие слова ответишь? Главное, что не плохо. Как-то она сразу поняла, чего Григорий от нее ждет. И постанывала, как ему хотелось. И содрогалась, когда он того ждал… И мысленно удивлялась, что именно это вызывает его особые восторги.

— Я и не подозревал, лебедушка моя, что ты так чувственна!

Лебедушка… Отчего-то его слова Соню не умиляли, а скорее смешили. Она представляла себе лебедей, которых по весне любила кормить на пруду, их длинные шеи и крепкие клювы. Получалось, именно на образности ее мышления романы не сказались.

Она теперь посмеивалась над собственными желаниями любить чистой любовью. Мужчины привыкли идти до конца, а то, что следовало после бурных объятий, отчего-то напоминало ей анатомический театр, куда однажды сводил Соню, по ее просьбе, брат Николай.

Нет, все-таки она вовсе не серьезная женщина, каковой прежде считала себя. Да и ее окружающие тоже.

В одном небольшом городке, первом по пути следования любовников после трактира, который стал местом их первой ночи, молодые люди, к своему удивлению, обнаружили небольшую православную церковь. Подле нее, в некоем уютном трактирчике, они нашли свидетелей, которые согласились присутствовать на венчании Софьи и Григория.

Конечно, венчание происходило вовсе не так, как о том мечтала Сонина матушка, покойная княгиня Мария Владиславовна. Скромная свадьба, скромный праздничный ужин на двоих в том же самом трактире.

Соня выполнила последнюю волю матушки — вышла замуж, а как это должно происходить, ею не оговаривалось. Стало быть, дело сделано.

К случившейся с ними неприятной истории Соня не имела никакого отношения. Григорий потом рассказал ей кое-что, но по привычке говорил кратко, недомолвками, так что Соне пришлось прямо-таки вытаскивать из него рассказ чуть ли не клещами.

А недосказанное восстанавливать самой, насколько хватало разумения.

— Мир тесен! — сокрушался Григорий, а его молодая супруга в очередной раз убеждалась в том, что он вовсе не молчун, когда надо просто поговорить о вещах отстраненных, уводя таким образом собеседника от разговора, им нежелаемого. — Куда ни пойдешь, ни поедешь, хоть на край земли, а все встретишь если не соотечественника, так австрийца или немца, коему в этих краях совершенно нечего делать.

И обязательно такой человек примется тебя расспрашивать, что ТЫ здесь делаешь, куда направляешься да зачем…

— Хочешь сказать, что встретил человека, которого не очень хотел бы видеть? — догадалась Софья, ощутив за ерничаньем супруга подлинную тревогу.