Крепостной Пушкина (СИ)

— Иногда. Но пусть. Я так устал от чужих секретов, что иногда просто не хочется разгадывать. Может, это смешно прозвучит, но и здесь я доверюсь своей интуиции. Она говорит мне, что от тебя не исходит опасности. Ну и славно. Придёт время, и ты сам всё мне расскажешь. Или не расскажешь. Занятно наблюдать, к тому же. И выгода какая — ты вот даже не понял, кажется, что мои внезапные расходы были вызваны ещё и интересом, до каких пределов простирается щедрость неизвестно кого и неизвестно почему.

— Я говорил правду касаемо финансового положения дел.

— Может быть. Мне всё равно. Сперва я начал наводить о тебе справки, узнал, что да, есть у меня такой кулак среди крестьян. Тайный богач и кровопийца. Да ведь ты — не он. Но на его месте. Где же он и кто вместо него? А после подумал — какая разница? Смотреть надо на другое. Что этот некто играет роль — значит, имеет перед собою цель. Какую же?

— Вот так всегда, Александр Сергеевич. Начинаете об одном, а потом — говори, Степан, кто таков!

— Не хочешь — не говори. Сперва я, как и наш храбрый Пётр Романович, думал, что мошенник. После — что, кхм-кхм, имеешь отношение к казённой части. Да откуда же у них подобные деньги? Мне ли не знать, как там печально с этим делом. Опять мимо. Непонятно. Но — сам расскажешь, уверен. Как и то, что рассказ будет весьма интересен. А говорю я частями потому, что всё-таки не знаю наверняка, с кем имею честь делиться лишним, хоть этот человек и на моей стороне как кажется. Всё логично. Одно скажи — мы не родственники?

— Нет, Александр Сергеевич, точно не родственники, — Степан едва успел прикусить язык, чтобы не сказать: «Зато тёзки. Или были когда-то».

— Вот как. Жаль. Я уж задумывался... твой поэтический дар наводил на мысли. Но вернёмся к милому Жоржу.

— Да, давайте лучше о нём.

— Этот красивый и пылкий юноша — жало змеи, — продолжал Пушкин, — наконечник копья. Он сам клинок. Или пуля. Меч судьбы. Кара господня. Словом — тот, кого люди, лишённые романтики, называют «исполнителем».

— Что же такого он должен был исполнить, за что был бестрепетно насажен, как куропатка, на вертел?

— Могу лишь догадываться. Знаю лишь — его прибытие сюда, в Россию, неслучайно. Нас атакуют. Ситуация становится недоброй. Ты избегаешь общества — даже той малой части, что была предложена, — и можешь не вполне осознавать той дряни, что сейчас происходит.

— Может, и зря, а вы правы. Но проясните.

— Сам не вполне понимаю, сын Афанасиевич. Общество лихорадит. Как чья-то злая твердая рука готовит нас всех к чему-то. Куда-то ведёт. Напряжение, смерти эти бесконечные. Даже не знаю, как сказать. Словно колдун морок навёл. Люди, ещё вчера обыкновенные и нормальные, сегодня сами не свои. Злость, сухость, равнодушие. И одно бы привычное светское, так нет. Хуже. К себе равнодушие. Как погорельцы все — после пожара в Зимнем.

— А ваша, эээ, работа? Она ведь тоже даёт пищу для размышлений, не правда ли?

— Ещё как. Но то не столь и важно, если подумать. Люди всегда будут интриговать, стараться обыграть друг друга. Должен сказать спасибо — твои рассуждения мне сильно помогли.

— Мои рассуждения? Польщён. Но не понял.

— Практичность твоего подхода, если точнее. Я задумался. Действительно, а зачем это? Кто чего хочет в конечном итоге? По всему выходит, что ты прав. Нет нужды искать сложное, когда всё должно быть просто.

— Жизнь — не очень сложная вещь, Александр Сергеевич. Кто доказывает обратное — желает обмануть вас. Или себя.

— Разумно. Я и пересмотрел некоторые моменты с этой позиции. Стало куда яснее. Все хотят чего-то для себя.

— Не все.

— Те, кто не хотят, не устраивают спектаклей, где отводят себе важные роли. И уж точно не претендуют на положение вершителей судеб.

— Вы о той непонятной «Гидре»?

— О ней. Она очень скользкая, эта гадина. Но, применив твой взгляд, ещё раз спасибо, я понял, что нет нужды хватать её за хвост, ведь можно зайти с другой стороны.

— Так у неё много голов.

— В мифе, возможно, неточность. Но метод борьбы описан вполне ясно.

— Вы догадались, кто они?

— Подозреваю. И это уже успех.

— Дай-то Бог. Могу вам чем-то помочь?

— Конечно. Кстати, знаешь, куда мы едем? Вернее, к кому?

— К вам домой, разве нет?

— Сперва встретимся с одним человеком. А он уже решит, куда нам, домой или нет, — улыбнулся Пушкин, откидываясь назад. Степан ждал продолжения разговора, но вдруг понял, что Александр уснул. С трудом удержавшись, чтобы не разбудить раненого, он отвернулся к окну, разглядывая мутный однообразный пейзаж из снега и голых деревьев.