Крепостные королевны

— К пурге, — сказала Верка. — Хотите, побожусь? Здоровенная к ночи метель поднимется. Ух ты!

Надежда Воробьева цыкнула:

— Молчи, дурища! Не каркай…

Сестрицы — Алена и Мавра — в голос запричитали:

— Типун тебе на язык — ведь нам назад надо вертаться! Еще и вправду напророчишь… Свят, свят, свят, — обе истово принялись креститься.

Фрося, пригнувшись к Дуниному уху, шепнула:

— Не врет Вера. К ночи задует… — и закашлялась, прикрыв ладонью рот.

Дуня, скосив глаза на стеклышко в возке, тоже подумала: закат всегда полыхает заревом перед сильным ветром. Так старики-ведуны толкуют, а им лучше знать.

Тучу, которая была видна через стеклышко на крохотном кусочке неба, ровно бы кто ножом разрезал. И сквозь эту прорезь алела кровянистая полоса заката.

Дуня задремала. Укачало ее. Сквозь дрему ей чудилась музыка — томительная, нудная. Одна нота тянулась то громче, то тише. И казалось ей, что эта нота беспросветно сизая, как зимнее небо перед метелью.

Проснулась она оттого, что их возок остановился. Услыхала голоса, скрип снега под ногами. Знакомый голос кучера Ильи объяснял:

— Чьи? Да барина Урасова мы. Пуховские…

А другой голос, сердитый, раздраженный, спрашивал:

— Какого еще Урасова? Из какого там Пухова?

Дуня подивилась: да как же так — не знать барина Федора Федоровича Урасова! Да возможно ли сие?

Тут появился Григорий Потапович Басов, вылез из вторых саней. Стал растолковывать: и кто они, и зачем прибыли в Кусково.

— Ладно, — сказал здешний человек. — Пойду к Вороблевскому. Он должен знать.

И ушел. А Верка сказала:

— Вот бы поглядеть на здешние места… Интересно.

— А чего интересного? — спросила Дуня.

— Да про Кусково говорят, что тут такие диковины, каких нигде более не сыщешь…

— Ну-у? — удивилась Дуня и принялась дышать на стеклышко, покрытое толстым слоем инея. Хорошенько поскребла иней ногтем, попристальнее глянула, но увидела только фонарь, который висел на длинном шесте. Фонарь был похож на те, которые висели и возле их Пуховского театра. Фонарь как фонарь, ничего примечательного. Только сильно этот фонарь раскачивал ветер, и по стене дома от него ходили летучие тени. А кругом было уж очень темно, ни зги не видно. Какие там чудеса разглядывать!

Но был бы сейчас даже день, вряд ли удалось Дуне что-нибудь увидеть в Кусковском парке. Все было под снегом. И знаменитые кусковские пруды, по берегу которых летом расхаживали розовые фламинго, павлины с пестрыми хвостами и черные лебеди. И птичник с золоченым ястребом на верхушке. И оранжереи с лавровыми и померанцевыми деревьями. Итальянский домик, где собраны были драгоценные картины старых мастеров, голландский домик, весь в пестрых изразцах, грот морского бога Посейдона, украшенный перламутровыми раковинами, и все остальные чудеса, какими полным-полно было поместье Шереметева — все сейчас было закрыто, заколочено, убрано до лета. Только большой дом сиял огнями — там пировали графские гости и сам граф.

Возле театра неярко горели фонари. Ветер их раскачивал, и в лучах этого неяркого света вихрем носились тучи снега.

Видно, закат не обманул — началась метель…

Глава четвертая В театре

Наконец снова послышались голоса. Басов спросил:

— Ну? Узнал? Куда нам?

Тот, который ходил узнавать, ответил:

— Вороблевский приказал, чтобы на верхнюю галерейку…

Люди Урасова нехотя, один за другим, стали вылезать из саней. Восемь девушек и примерно столько же парней.

А метель уже разбушевалась в полную силу. Ветер гнал тучами снег, то вздымая его ввысь, то завихряя понизу крутыми воронками.

Дуня, шагнув из возка наружу, попала словно в снежный круговорот. Вмиг ей залепило все лицо колючими, цепкими снежинками. Утерлась и стала искать глазами среди приехавших Петрушу Белова. А он стоял тут же. Ее поджидал. Дорогой, видно, шибко замерз: ногами притопывал и колотил рука об руку. Как не замерзнуть в такую метель? Одежонка-то на нем жиденькая, на рыбьем меху.

Увидев Дуню, шепнул ей:

— Не озябла?

— Нет, ничего. Ты-то как?

О себе Петруша ничего не сказал, с беспокойством спросил про сестру: не шибко ли кашляла Фрося, пока ехали?

— Шибко кашляла, — прошептала Дуня. — Ой, шибко… Петруша понурился и отошел.

Поодаль, рядом с Басовым, стоял и Антон Тарасович. Этот был на себя не похож. Поверх заячьего тулупчика накрутил на плечи какую-то шаль. Тоже, видно, промерз до костей.

Повели их в театр, но только не через парадный ход, возле которого раскачивались на цепях большие восьмигранные фонари, а по боковой лестнице — темной, крутой и узкой. Девушкам было приказано идти на левую галерейку, а мужчин-актеров вместе с Басовым послали на правую сторону. Так уж было заведено в Кускове: актеры и актерки не могли находиться в одном помещении. Разрешалось им быть вместе лишь на репетициях или на сцене во время спектаклей.

Уходя на правую сторону с пуховскими актерами, Басов строго и внушительно сказал девушкам:

— Чтобы все было чинно-благородно, а то… — и погрозил им большим заскорузлым кулаком.