Крепы

Я толкнул дверь и замер на пороге. Освещая небольшую комнатку, ярко горела люстра. На полированном журнальном столике стояла початая бутылка красного вина, там же были два хрустальных бокала. А слева от столика, закинув ногу на ногу, сидела моя бывшая жена Марта.

— Ну, что же ты встал, заходи, — сказала она мягко. — Я давно тебя жду.

Арина

I

Я хотела его задержать. Почему? В памяти стоял большой квадратный циферблат с золотыми римскими цифрами — часы над аэровокзалом, а над часами на каменном карнизе сидел воробей — такой радикально черный, каких не бывает в природе, и клюв его отливал металлом. Что-то неприятное было в этой птице.

«И больше ни одной птицы, — думала я. — Город, лишенный птиц. Впрочем, нет. Я видела еще одну, точно такую же, или это была все та же?»

Он сидел в кресле, полуприкрыв глаза, такой же сухой и старомодный, как его саквояж. Под потолком горела яркая люстра. Возле шкафа на полу стоял мой неразобранный чемодан, на столе — две пустые кофейные чашки.

— Вы обратили внимание, — сказал он и посмотрел на меня, — город пустой какой-то, будто все вымерли?

— Может быть, еще кофе? — спросила я.

— Да нет, пойду, засиделся я тут у вас. А то еще в гостиницу не пустят.

Почему я хотела задержать его? Страха тогда никакого не было. Пожалуй, только неловкость. Мне отчего-то неудобно было оставаться одной в этой пустой роскошной квартире. За окнами скопилась ночная мгла. Освещенных квартир было очень мало. Во всем доме светилось только одно окно.

— Действительно безлюдно, — согласилась я. — И спать здесь рано ложатся. Может быть, посидите еще?

Он взял чашечку, но та была пуста.

«Самолет поднялся в воздух в Москве в час дня, и здесь он опустился в час дня, — зачем-то подумала я. — Получается, что час просто исчез, будто его не существовало».

Я подошла к окну и опустила штору. Все-таки мне очень хотелось его задержать. Утром могла вернуться сестра, но мне было наплевать. Я настроилась, я уже хотела сказать ему что-нибудь ласковое, проверенное, но вдруг передумала. На лестнице зазвучали шаги и радостные голоса, что-то зазвенело по карнизу…

«Совершенно незачем тащить его в постель, — подумала я. — Все в порядке. Просто организм плохо адаптируется в незнакомом климате. Утром проснусь и смеяться буду».

— Утром голова у вас будет болеть, — уже в дверях, глупо улыбаясь, заявил он.

— Это от чего же?

— От цветов, знаете, даже смертельные случаи бывают.

— Ладно, идите уж, идите, не беспокойтесь, цветов я не боюсь.

Он ушел, а я подумала, закрывая за ним дверь: «Действительно, что со мной может случиться, ведь как-то живут здесь сестра с мужем, и ничего?»

Все-таки это не было страхом. Я стояла в передней спиной к входной двери, с кухни доносился мелодичный металлический звон, горел торшер. Я с удовольствием вдыхала густой и, казалось, усиливающийся аромат. Даже если и был какой-то страх, то легкий и сладкий, почти неощутимый.

«Что же там звенит? — подумала я. — Нужно разобрать чемодан, достать ночную рубашку — все равно это придется делать… Что же все-таки звенит? — За дверью раздавались звучные шаги: это Алан Маркович спускался по лестнице. — Все же надо было уговорить его остаться. Что же это звенит? Завтра трудный день… Разобрать чемодан… Уговорить остаться… Следовало…»

Тело будто наливалось тягучей дремотой. Я доковыляла до низкого дивана, с трудом переставляя ноги, и медленно опустилась на подушки, глаза сами сомкнулись.

Я понимала, что лежу на диване, но видела и слышала уже иное.

«Я лежу на диване, — повторяла я себе. — В чужом городе, в чужой квартире… Я приехала в командировку… Следует разобрать вещи… Следует переодеться… Я легла на диван, потому что меня отравили цветы… Нет, все приснилось… Я лежу на кровати в больнице… Окна больницы выходят на улицу… На противоположной стороне улицы стоит мой дом. Просто я умираю… Нет никакого города. Нет никаких цветов, все это мне приснилось…»

Я разлепила глаза и посмотрела. Стеклянная бутылка-капельница. Игла в вытянутой на постели руке, под рукой — клеенчатая подушечка. Немного дальше тумбочка, на тумбочке — раскрытая книга и два яблока. Все это принесла мама.

«Она бредит, — донеслось до меня. Голос звучит совсем рядом — знакомый голос; это голос врача. — Что вы видели? — спрашивает он, приближаясь. — Только не поднимайтесь, лежите!..»

И я шепчу в ответ:

«Город, пустой город… Комната, полная цветов… Столько цветов — они так сильно пахнут…»

Его голос доносится уже издалека:

«Не волнуйтесь, сейчас вы заснете, заснете…»