Крещатик № 91 (2021)

– Значит так, играем в больницу. Я – доктор, ты, дедушка, как всегда… – девочка деловито поправляет оптику на носу. – Ну и что у тебя болит?

– Горло.

– Не верю.

Дедушка артистично изображает недомогание.

– Вот видишь, с горлом у тебя всё в порядке.

– (в растерянности) Тогда сердце.

– У тебя его нет.

– (дедушка удивленно смотрит на ребенка) Утром было.

– И утром не было, – девочка повернулась к окну. – Ты родился без него.

– (осторожно) Что же у меня постукивает слева в груди?

– Ничего. Так бывает, когда кто-то мимо проходит с колотушкой, а тебе кажется, что это сердце.

– С какой ещё колотушкой?

– Ну с той, что по ночам околоточные от города диких зверей отгоняют.

– Зачем их отгонять? С ними жить нужно.

– Когда идёшь по одной тропинке, потом по другой и на опушке, где они встречаются, ты вдруг понимаешь, что идёшь дальше, чем всё, что в лесу протоптано…

– А звери?

Белесое небо и темное облако сквозь переплетение ветвей. Бурый, искусно ограненный камень. Высокая рыжая трава. А там, где, прерываясь, теряются линии, до невозможности белые цветы.

То ли выхваченный из необозримого пространства фрагмент неведомой моему глазу природы. То ли внимательно запечатленный уголок сельского двора. (Фотография.)

– И звери с тобой. Добренькие такие, совестливые. Ты же им показываешь то, чего они не видят. Сам же прислушиваешься к себе и ко всему дальнему. Но у тебя нет сердца.

– И что же?

– Жизнь получается какая-то ненастоящая.

– Однажды я взглядом посадил дерево. Прямо в землю! Оно росло себе и росло. Никто не знал, что это моё дерево. Ничем от других не отличалось. Но если я забирался на самую высокую ветку, то становился невидимым.

– Как же ты находил самого себя, чтобы вернуться?

– Никак. Каждое утро мне нужно чем-то болеть, чтобы ты меня лечила.

– Это не совсем так. Ты придумываешь себе всякие болезни, а мне приходится с тобой возиться, – не отводя взгляд от дедушкиного лица. – Вот где твоё сердце подевалось? Ты, конечно, привык без него, но с этим надо что-то делать. Тишина в тебе стоит такая, хоть уши закрывай.

– Так бывает с непривычки. Тишина – это сердце в кубе. Не ты его слышишь, а оно тебя.

– Ты готов всякую неподвижность объяснить, но это неправильно. Как лечиться будешь?

«Не знаю, как нынче, но еще недавно японцы умели часами сосредоточенно сидеть перед одной-единственной фотографией, постигая подробности и осмысляя целое.

При таком рассматривании уголок двора открывается необозримым пространством твоего сердца». (Из газетной заметки.)

– А давай тебе сердце придумаем? Ну как фокус: вот оно есть, а вот… – девочка руками изображает звуковую трубу. – Весь вечер на манеже – распиленное сердце!

Прямо на ваших глазах всё, что еще не соединялось, тут же соединится! Зрителей со слабыми нервами просим покинуть зал!

– Но я так не хочу.

– Зато ты никого не будешь пугать своей тишиной.

– Дело в том, что я его спрятал, а ты…

– Тебе разве не нравится мое предложение?

– Оно бессердечное.

– Но там есть я! И мы с тобой: на горке с собаками и слёзы от снежного приземления, – вдруг спохватившись. – Там же мой жених… Ты что, совсем его забыл? Тебе так нравился его открытый лоб, прямо «взлётная полоса на авианосце» и шапка набекрень. Кругом зима, а у него на лице веснушки. Вспоминай, вспоминай…

– Для фокусов память не предусмотрена.

– Мы же движемся к узнаванию. Тебе разве не интересно, как на самом деле всё называется?

– Мне интересно, когда наступит моё выздоровление.

– Вот когда всё правильно назовем…

– Это как украсть Луну, да так, чтобы осталась возможность смотреть на неё, не замечая.

– Ну ты, дедушка, сказанул! Я только догадывалась, а ты уже…