Читаем Крещение огнем. «Небесная правда» «сталинских соколов» (сборник) полностью

– Снижайся до тысячи двести, – скомандовал штурман.

Александр отдал от себя ручку, и бомбардировщик клюнул носом. Переправа стала быстро расти, контрастнее выделяясь на водной глади. Да, за ночь ее восстановили, и теперь по ней, как муравьи перед дождем, мчались танки, машины с орудиями и прицепами, бензовозы.

– Может, сразу шарахнем? – предложил Серебряный. – Уж очень эффектно прут. И зенитки пока дремлют – похоже, вправду за своего приняли.

– Не станем переубеждать их, – ответил Александр. – Пройдем без бомбометания. Сфотографируем, пока они не разглядели нас.

Действительно, то ли из-за того, что немцы приняли Ил-4 за «Юнкерс», то ли плохо видели его на солнце – огонь они не открывали. Штурман без особого труда отснял правобережную часть переправы. Требовалось зайти еще раз, вдоль левого берега, но, когда бомбардировщик, развернувшись на сто восемьдесят градусов, лег на обратный курс, его встретил шквал огня. Стреляли зенитные орудия, пулеметы, автоматы – стреляло все, что могло стрелять; перед бомбардировщиком сплошной стеной повисли разрывы, сквозь которые, казалось, не пробиться. И обходить нельзя! Ни подняться, ни снизиться: снимки должны быть одномасштабные, монтироваться… Не лезть же в этот кромешный ад…

– Может, сделаем еще кружок да зайдем со стороны солнца? – предложил Александр.

– Нет уж, командир, обходить не будем, – упрямо возразил штурман, – слишком большой крюк. И зенитки не «мессершмитты», палят в белый свет как в копеечку.

Бомбардировщик вошел в зону заградительного огня, и его стало бросать, словно в грозовом облаке: слышно было, как скрипит металл, как барабанят осколки по обшивке, разрывая и корежа дюраль. Александр чувствовал каждый удар, и сердце замирало в ожидании самого страшного, уже однажды пережитого. Но он отгонял прошлое, туже сжимал штурвал, следил за показаниями приборов.

– Десять влево… Еще пять… Так держать! Включаю фотоаппарат, – доложил Серебряный.

Вспышки разрывов бушевали все яростнее. От смрадной тротиловой гари перехватывало дыхание, и не было времени, возможности надеть кислородную маску. Александр откашлялся, зажал замшевой перчаткой рот.

Лента переправы поползла под крыло. Бомбардировщик продолжало бросать и трясти взрывными волнами, сечь осколками, грозя разломить его в одно время на куски и развеять по небу. Каким-то чудом он еще держался. И не только держался – упрямо пробивался сквозь огненный смерч.

– Есть, командир! Съемку закончил! – торжественно воскликнул Серебряный. – Теперь можешь маневрировать по высоте. Набирай боевым – и шандарахнем!

Александр почти до отказа послал рычаги газа вперед. Бомбардировщик завыл от натуги и круто полез вверх по спирали, разворачиваясь к цели, над которой от разрывов образовалось целое облако.

Зенитчики поджидали самолет, но не рассчитывали, что тяжелая машина так быстро наберет около семисот метров, и разрывы повисли намного ниже. С высоты хорошо было видно всю систему огня зенитчиков: огненная воронка ползла за самолетом и медленно сужалась. Стоит попасть в ее центр – посыплются обломки. Им дважды удалось проскочить его…

– На боевом! Так держать! – Бомбардировщик чуть вздрогнул: открылись бомболюки.

Зенитчики подкорректировали расчеты, и воронка поднялась выше, опоясала самолет.

– Командир, вниз, на двести!

– Понял.

Бомбардировщик будто нырнул под разрывы. Александра приподняло с сиденья, привязные ремни впились в плечи, в пояснице кольнуло. Но было не до поясницы. Летчик резко потянул на себя штурвал, и новая тяжесть свалилась на плечи, грудь, притиснула к спинке сиденья.

Бомбардировщик облегченно рванулся ввысь. Александр инстинктивно глянул на землю, но, кроме облаков дыма, ничего не увидел.

– Есть, командир! Конец переправе, – радостно крикнул Серебряный. – Вправо девяносто и полный вперед! Домой!

Бомбардировщик понесся к земле, разворачиваясь к левому берегу.

– На правом моторе дымок, – доложил Сурдоленко,

– Знаю, – как можно спокойнее отозвался Александр и пояснил: – Наверное, маслопровод задело. – Он убавил обороты. Мотор заработал ровнее, но гарь усиливалась. Внезапно зенитки прекратили стрельбу.

– Смотрите за воздухом! – крикнул Александр. И едва он отпустил кнопку СПУ, как Сурдоленко доложил:

– Слева сзади два «мессера», дальность – тысяча.

Александр выждал немного и, резко изломив глиссаду, повел бомбардировщик ввысь. Почти одновременно застучали нижний и блистерный пулеметы.

Справа из-под крыла выскочили два длиннотелых тонкобрюхих «мессершмитта». Александр перевел бомбардировщик на снижение, и в это время мотор окончательно сдал – захлопал, затрясся, как в лихорадке.

– Правый горит! – Теперь уже в голосе Сурдоленко слышалась тревога.

– Вижу. Включаю противопожарную систему. – Александр говорил скорее для успокоения экипажа: когда горят бензин и масло, проку от противопожарной системы мало…

«Мессершмитты» снова выскочили справа – выходили из атаки тем же правым разворотом. Вдруг первый из них завис в верхней точке и, перевернувшись на спину, рухнул вниз.

– Есть один! – радостно воскликнул Серебряный. – Твой, Сурдоленко?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Заберу тебя себе
Заберу тебя себе

— Раздевайся. Хочу посмотреть, как ты это делаешь для меня, — произносит полушепотом. Таким чарующим, что отказать мужчине просто невозможно.И я не отказываю, хотя, честно говоря, надеялась, что мой избранник всё сделает сам. Но увы. Он будто поставил себе цель — максимально усложнить мне и без того непростую ночь.Мы с ним из разных миров. Видим друг друга в первый и последний раз в жизни. Я для него просто девушка на ночь. Он для меня — единственное спасение от мерзких планов моего отца на моё будущее.Так я думала, когда покидала ночной клуб с незнакомцем. Однако я и представить не могла, что после всего одной ночи он украдёт моё сердце и заберёт меня себе.Вторая книга — «Подчиню тебя себе» — в работе.

Дарья Белова , Инна Разина , Мэри Влад , Олли Серж , Тори Майрон

Современные любовные романы / Эротическая литература / Проза / Современная проза / Романы
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее