Крещенский апельсин

– Да не смущайтесь вы так, – госпожа Май откинулась на спинку стула, – развивайте чувство юмора. Я шучу. Правда, шучу по делу.

– По какому?

– По журнальному. Не догадываетесь?

– Догадываюсь. Вы имеете в виду, разузнал ли я вчера что-нибудь о трупе Эльзы?

– Ну и как, разузнали?

Кокетливый тон госпожи Май совсем сбивал с толку Самсона, но он, взяв себя в руки, продолжил, не задумываясь.

– Я готов хоть сейчас сесть за письменный стол и писать печальную историю погибшей Эльзы. Ее трагическая судьба вчера открылась передо мной. В общих чертах… С помощью господина Черепанова… – Самсон конфузился под игривым взором собеседницы и продолжил, терзая вилкой омлет: – Ее судьба может служить основой романа. Или повести, в крайнем случае.

– Двести строк, не более, – распорядилась Ольга.

– Сколько скажете. Меня сжигает нетерпение, – со вздохом согласился стажер. – Боюсь, потребует редакторской правки. Вашего мастерского взгляда и руки.

– Не сомневаюсь, – обрадовано подтвердила госпожа Май. – А вы видели покойницу?

– Нет, не видел. Фалалей Аверьяныч советовал мне поглядеть на нее на отпевании.

– Хороший совет, – согласилась Ольга Леонардовна. – Скажу Братыкину, пусть тоже сходит, сфотографирует. Это украсит материал – две контрастные фотографии.

Ольга Леонардовна углубилось в очередное письмо, а Самсон, воспользовавшись передышкой, накинулся, наконец, на еду.

Внезапно Ольга с недовольным видом бросила письмо на стол и, оттопырив брезгливо нижнюю губу, заметила:

– Еще одна проблема. Нам угрожают. Придется соблюдать осторожность. Лучше вам сегодня не выходить из редакции.

– А кто угрожает?

– Некий хулиган, Авраам, – скривилась Ольга. – Обещает убить меня и вас. То есть Золотого Карлика и Нарцисса.

– Из-за нашего материала об извозчике Якове Чиндяйкине? – Самсон похолодел. – Как же быть?

– А никак, – отмахнулась Ольга, – пересидеть дома. Остынут, об угрозах забудут, такое бывало. Профессия наша опасная. Зато почти весь тираж распродан.

– Но ведь никакого Авраама нет? – нерешительно заметил Самсон, напрочь забывший о еде. – Вы же его сами придумали. Как же он может угрожать?

– Здесь все просто, – госпожа Май усмехнулась. – Либо обидчивые дружки Якова Чиндяйкина хотят побить нас за клевету. Либо мы мистическим путем угадали истину, и у Якова был брат-близнец, с другим именем

– Но откуда ж мстители узнают, что Золотой Карлик – это вы? – допытывался Самсон. – Вы такая красивая, и дама!

– Слышу настоящую речь настоящего мужчины. – Ольга Леонардовна плотоядно-поощрительно взглянула. – Для женского сердца самое приятное – искренний комплимент. Особенно неумышленный.

– Но я правду сказал.

– Не сомневаюсь. И отвечу взаимностью. Проследив денек-другой за редакцией, злодеи безошибочно вычислят Нарцисса – самого красивого мужчину. И над вами нависнет угроза.

– Простите, Ольга Леонардовна, но я не привык, чтобы мне говорили о моей красоте. – Самсон совсем смутился

– Вы лжете, негодник, – рассмеялась Ольга, – лжете и не краснеете. А это что? Она потрясла в воздухе пачкой писем.

– Что это? – не понял собеседник.

– Любовные письма! Сегодня пришли. Разумеется, вскрывая конверты, я не знала, что они адресованы вам. Думала, обыкновенные, редакционные. Читаю вслух. Привыкайте. «Милый Самсон! Из всех петербургских зимних вечеров этот был самым незабываемым и волшебным. Будто сквозь лесной мрак благодатной Аттики, сквозь древесные тени и слабый свет луны, покровительницы страсти, видела я, пролетая в танце, вашу аполлоническую красоту. Никогда, никогда прежде грудь моя не вздымалась так высоко, каждый шаг становился воздушным и исполненным счастья… » Ну и так далее в том же роде на две страницы. И подпись – ваша…

– Вы меня разыгрываете!

– Отнюдь. Думаю, вы пленили сердце глазастой босоножки Айседоры. Написано по-английски, но хуже, чем я перевела.

Самсон захлопал глазами, пытаясь отогнать видение чумазых пяток, так возмущавших госпожу Май на протяжении всего концерта.

– А вот и еще одно таинственное послание, – продолжила мучительница. – «Ты подобен серне или молодому оленю на бальзамических горах. Глаза твои волнуют меня. О, как ты прекрасен! Ты весь желание. Волосы твои – волнистое золото, уста – сама сладость. Ноги твои, как мраморные столбы. Живот твой, точно ворох пшеницы, окруженный лилиями. Сердце мое трепещет и раскрывается навстречу тебе, как раскрывается цветок во время летней ночи от южного ветра». И так далее в том же духе на три страницы. И подпись – ваша Р.

– Но я не знаю никакой Р.!

Самсон вскочил. Он чувствовал, как пунцовая краска заливает не только его лицо, но и тело: узнав библейские строки, он в ужасе смотрел на свой живот – не намекает ли госпожа Май, что в момент его пробуждения видела его постыдно оголенный волосатый живот? В его воображении возникла пленительная фигурка аптекарши. Неужели мадемуазель Лиркина раскрыла их с Фалалеем инкогнито?