– Серьезно? Ты просто пришиб свой палец. Причем не ты ли мне говорил, что крови почти нет? Может, перестанешь на него давить как имбецил и пойдем быстрее к воде? Не хватало ещё, чтобы ты в обморок грохнулся от потери крови, – этот человек умудрялся вызывать много противоречивых чувств. Хотя, может, проблемы, которые на меня навалились в последнее время, давали о себе знать. Еще и Аня, которая сидела у меня в голове и говорила: «Ты не выходишь из дома и лишь занимаешься своими проектами. Тебе нужно найти друзей и опору».
– Знаешь, а ты мне нравишься, – сказал Антон, подмигивая.
– Извини, меня не интересуют парни.
– Ха, сука, я в другом смысле, пупсик, – он послал в мою сторону воздушный поцелуй, чем вызвал у меня чувство негодования.
Пройдя по коридору и свернув направо, мы вышли прямо на два раздельных санузла для мальчиков и девочек. Всегда было интересно, что же творится в женских туалетах, но это настолько заезженная тема для шуток, что тут я её решил не вставлять. Было лето, и, казалось, во всем институте мы одни. Тем не менее вонь канализации была всё так же сильна, будто рядом проходит фестиваль на тысячу человек. В общем, я был не в лучшей компании, не в лучшем месте, и лишь закрытая сессия могла меня радовать. Антон матерился и продолжал заливать раковину своей кровью. Видимо, палец он пришиб хорошо.
– Прекрати ты на него давить, что за дурацкая привычка. Смочи его аккуратно водой да обмотай туалетной бумагой, – пытаться казаться дружелюбным было для меня слегка в новинку.
– Тебе не интересно, почему, получив рану, мы два или три раза проверяем, не идёт ли кровь? – Антон завороженно смотрел на разбитый палец.
– Может, если тебе так нравится вид крови, стоило пойти на врача или хирурга?
– Суть не в этом. Я заметил за собой одну штуку. Смотри, – он показал мне палец, который выглядел не очень хорошо. – Первое, что делает человек после удара, – это смотрит, не выходит ли из него кровь. После, убедившись, что она идет, он просто в это не верит. И ты давишь, давишь в надежде, что она закончится и все будет хорошо.
– Какая-то больная у тебя фантазия. Антон, мне кажется, ты просто любишь кровь или садомазохизм.
– Возможно, мне и нравятся плетки, – он улыбнулся, глядя мне в глаза, а в голове у меня возникла мерзкая картинка, где его тело хлещут плетками, кошмарное зрелище, – но я к тому, что мы сосуд, который пытается не пролить все содержимое наружу.
– Кажется, тут один человек и один сосуд, и в сосуде уже мало что осталось, – съехидничал я, открывая форточку, чтоб не задохнуться.
– Слушай, если ты вечером ничего не делаешь, может, поехали, отдохнешь в моей компании? Ты просто ходячий сарказм, – Антон достал сигарету, видимо, думая, что форточку открыл я для этого. Не хватало еще вылететь за курение в туалете. Хотя мысль с поездкой он предложил заманчивую. Может, заведу пару полезных знакомств и Аня наконец выйдет у меня из головы. Надо доказать ей, что она не права, почему я все ещё думаю о ней?
– Хорошо, и куда мне подойти? – согласился я.
– Никуда не надо. За нами заедут в пять, а пока можно поискать этого дебила, который мнит себя преподавателем. Страдаешь тут на благо нации, а тебя нихера не ценят, – плюнув на край раковины, он прошёл мимо меня, туша сигарету о стену. Вокруг раковины были видны остатки крови, и громко вздохнув я пошёл за ним. Сомнения начали уже потихоньку грызть меня изнутри. Стоило ли вообще с этим человеком куда-то ехать? В пустой коридор солнечный свет пробивался из распахнутых кабинетов. Это давало ощущение лета и радости. Антон быстрыми шагами направлялся в кабинет, а его путь обратно шёл по маленьким каплям крови. Будто идёшь за раненым зверем, что возвращается в свое логово. К сожалению Эдуарда Васильевича, в кабинете не оказалось. Раздосадованный Антон стоял с видом человека, который решил завоевать вселенную, и смотрел в окно, думая о чем-то своём. Подойдя к почти законченной рамке, я продолжил вколачивать уже загнувшийся гвоздь, стыкуя две деревянные панели.