Кресло Кутона

— Согласитесь, — сказал Кутон, — что Конвент виновен в том, что вынужден посылать в департаменты людей, неспособных распознать истинных врагов свободы! Безрассудные люди закончат тем, что отвратят от нас всех французов. Что касается ваших судей, вероятно, они предупреждены и уже не живут дома … Пусть прячутся и далее! После всего хорошего, что вы рассказали мне об этих храбрых людях, их не будут тщательно разыскивать: они избегнут тюрьмы…

Помолчав немного, он прибавил:

— Ваши судьи меня заинтересовали; пожалуй, я дал вам опасный совет. Они приедут скрываться в Париж: полиция здесь их разыщет, арестует, а в парижских тюрьмах небезопасно. Скажите им, чтобы они вернулись к себе, им не откажут в том, чтобы приставить к дверям их жилища по жандарму, и я охотно приложу усилия к тому, чтобы это затруднительное положение продлилось недолго.

Убежденный в том, что Кутон говорит искренне, я сказал ему:

— Господин Кутон, вы, всемогущий член Комитета общественного спасения, разве вы не знаете, что каждый день Революционный трибунал приговаривает к смерти несчастных, которых обвиняют в том же самом, и ни в чем ином? Даже сегодня, господин Кутон, шестьдесят три приговоренных должны быть казнены под этим предлогом.

Это замечание произвело на Кутона действие, которое невозможно описать: его лицо исказилось в тигрином оскале… Он дернулся; кролик перекувыркнулся, ребенок заплакал и бросился в объятия матери… Кутон схватился за шнур звонка… женщина, которая меня привела, бросилась к нему и удержала его в кресле.

— Спасайтесь! — сказала она мне с волнением, которое заставило меня оцепенеть от ужаса. Затем, понизив голос:

— Подождите меня возле Оранжереи!

Я спустился с лестницы с быстротой молнии и бросился бегом в конец террасы Фельянов. Издалека заметив своего ангела-хранителя, я бросился к ней и попросил объяснить мне, что только что произошло.

— Презренный хотел, — сказала мне она, — лишь узнать ваш образ мыслей. Вы вонзили ему кинжал в сердце своим упреком в кровожадности. Я, как и вы, верила в его искренность… Дома у Кутона, как и всех членов Комитета общественного спасения, находятся пять или шесть человек охраны… он их позвал в то время, как я бросилась к его креслу, и вы должны бы были уже сегодня соединиться в роковой тележке с 63-мя жертвами, о которых вы ему говорили… К счастью, я преуспела в том, что пристыдила его за преступление, которое он собирался совершить над человеком, которому я внушила доверие к нему. Я внимательно следила за всем, что вы говорили: он не знает, что вы не живете в Париже… Возвращайтесь скорее домой… не ездите обычной дорогой, чтобы вас не узнали, и извлеките из всего этого урок.

Я немедленно уехал из Парижа, не повидавшись ни с кем; судьи оставались в заточении до смерти Кутона, о котором я не могу вспоминать без содрогания…»{3}

В любом случае, Кутон приказывал себя носить. Кому? Каким образом? Этого не сообщают ни мемуары, ни отчеты. Напоминаем, что не существует никакого портрета члена Конвента во весь рост, и до сих пор на этот счет довольствовались предположениями. «В заплечной корзине» — говорили одни. «На чье-нибудь спине» — предполагали другие; в некоторых сводках, упоминавших имя Кутона, говорится о «его жандарме» так, что можно подумать, будто этот военный действительно служил калеке транспортным средством.

С другой стороны, в счетах Комитета общественного спасения за жерминаль II года упоминается о «добавке к установленному рациону для двух лошадей, предназначенных для гражданина Кутона». Но это повод для размышлений, не более.

Однако в июле 1899 года, в особняк Карнавале явилась молодая женщина и захотела поговорить с хранителем. Она назвала свое имя и рассказала свою родословную: это была правнучка Кутона; она собиралась подарить городскому музею самодвижущееся кресло на колесах, которое служило ее прадеду во время его пребывания в Париже, и которое после 9 термидора хранилось среди семейной мебели.

Господин Жорж Кэнн встречал всех посетителей Карнавале со своей обычной любезностью; тем не менее, мне кажется, что его прием становился еще теплее, если он видел среди них дарителей и предчувствовал, что его любимый музей обогатится новыми экспонатами.

Родственница Кутона тоже быстро поняла, с какой благодарностью будет принят ее бескорыстный дар. Доставленное восемь дней спустя кресло Кутона было распаковано во дворе Карнавале, и вновь увидело парижское солнце, — то самое солнце термидора, которое с того трагического дня сто пять лет тому назад не согревало его старого дерева.

Вот и решение загадки: Кутон сам передвигался в кресле, обитом лимонного цвета бархатом — ныне изрядно выцветшим, — которое приводилось в движение с помощью двух рукояток, прилаженных к подлокотникам: зубчатая передача передает движения на колеса, и, не такой легкий, как трехколесный велосипед, механизм, который до сих пор в прекрасном состоянии, может, при некотором усилии, развивать довольно высокую скорость.