Кресло русалки

Я нашла его, вернувшись из лавки Кэт. Подняв конверт, я внимательно вгляделась в почерк, крупный, с явным наклоном, но до странности нерешительный, словно писавший несколько раз прерывался и начинал снова. Я знала, что находится в конверте.

Некоторые вещи просто знаешь. Как Бенни.

Я сунула конверт в карман своих военных брюк в тот самый момент, когда в кухню вошла мать.

– Что это? – спросила она.

– Да так, – ответила я. – Что-то обронила.

Я вскрыла конверт не сразу. Пусть полежит в темноте кармана, прижимаясь к моему бедру, обнимая его, как рука. «Сначала позвоню дочке, – сказала я про себя, – потом заварю чай. А когда буду уверена, что мать расположилась на покой, потихоньку отпивая чай, распечатаю письмо».

Я на практике довела оттягивание удовольствия до совершенства. Однажды Хью сказал, что люди, которые могут оттягивать удовольствие, достигли полной зрелости. Я умела откладывать счастье на дни, месяцы, годы. Вот какой «зрелой» я была. Я научилась этому в детстве, когда ела рулеты «Тутси». Майк с хрустом разгрызал оболочку, чтобы поскорее добраться до шоколадной начинки, я же мучительно медленно слизывала ее языком.

Я набрала номер комнаты Ди в Вандербильте и выслушала ее болтовню о последней эскападе. Ее родственница спонсировала «величайший в мире бой подушками»: триста двенадцать бойцов на поле для софтбола, облака перьев. Не приходилось сомневаться, что мероприятие было засвидетельствовано так называемым дознавателем «Книги рекордов Гиннесса».

– Мысль полностью моя, – гордо сказала Ди.

– Уверена, – ответила я. – Моя дочь – обладательница мирового рекорда. Я тобой горжусь.

– Как бабуля? – спросила Ди.

– В порядке, – ответила я.

– Ты узнала, зачем она это сделала?

– Она со мной так еще по-настоящему и не поговорила, по крайней мере об этом. Она что-то скрывает. Дело темное.

– Мам, я вспомнила… не знаю, может, это ерунда.

– Что? Скажи мне.

– Это было давным-давно, когда я приехала навестить ее и мы гуляли там, где похоронены рабы, ну, по тому кладбищу, знаешь? И бабуля совсем свихнулась.

– Свихнулась – что ты хочешь этим сказать?

– Она стала плакать и говорить какую-то чушь.

– А ты не помнишь, что она говорила?

– Точно не помню. Что-то насчет того, что видела руку покойника или пальцы. Кажется, она говорила о мертвецах, но жутко расстроилась и до смерти меня перепугала.

– Ты про это никогда не рассказывала.

– Но на нее часто находило. Это же бабуля. – Ди помолчала, и я услышала негромкий звук магнитофона с записью «Ю-Ту». – Надо было сказать. Ах, мам, думаешь, если бы я сказала, этого бы не случилось?

– Послушай, это все равно ничегошеньки бы не изменило. Поверь мне, ладно? Твоя бабуля больна, Ди.

– Ладно, – ответила Ди.

Повесив трубку, я заварила мятный чай и пошла с чашкой в гостиную. Там были мать, телевизор и кубик Рубика. Русские выиграли медаль в фигурном катании, и звуки их национального гимна похоронным маршем давили на комнату. Я поставила чашку на стол рядом с матерью и легонько дотронулась до ее плеча. Сцена, про которую рассказала Ди, привела меня в еще большее замешательство.

– Ты в порядке? Как рука?

– Хорошо. Но я не хочу мятного чая, – сказала она. – У него вкус как у зубной пасты.

Я захлопнула дверь своей комнаты, закрылась на замок, потом достала из кармана конверт. Положив его на середину кровати, села рядом. Мелкими глоточками прихлебывая чай, я смотрела на конверт.

Я знала наверняка, что открою его. И не пыталась уберечь последние моменты неземного и нарастающего предвкушения, иными словами – медленного, мучительного удовольствия, сулящего шоколадную сладость. Нет, я просто была в ужасе. Передо мной лежал не конверт, а ящик Пандоры.

Я вскрыла его и вытащила листок линованной белой бумаги, смятый с одного края, как будто его откуда-то вырвали.

Джесси!

Надеюсь, я поступаю не слишком бесцеремонно, отправляя вам эту записку, но, может быть, вы согласитесь покататься со мной на джонке. Цапель сейчас мало, но я выследил колонию белых пеликанов, очень редких. Я буду на пирсе завтра в два часа дня и буду очень рад, если вы ко мне присоединитесь.

Брат Томас (Уит).

Уит. Я потрогала слово пальцем, затем произнесла вслух, чувствуя близость, возникшую после того, как он открыл мне свое настоящее имя. Было ощущение, что он предлагает мне сокровенную часть себя, не принадлежащую монастырю. И все же в записке была какая-то официальность. «Буду рад, если вы ко мне присоединитесь».

Я несколько раз перечитала записку. И не заметила, как чашка перевернулась, пока не почувствовала, что постель мокрая. Промакнув, что могла, полотенцем, я легла рядом с влажным пятном, вдыхая запах мяты, нежную свежесть, исходящую от белья, как свежее начало чего-то нового.