Крест Евфросинии Полоцкой

– Еще и местные коллеги сплоховали. Хотя их тоже понять можно. Они же сутки, да даже больше, два дня фактически сами пытались просчитать, не исчез ли кто из дачников. Ничего не выяснили, зато наконец доперли по пропавшим без вести данные запросить. У пацана в том доме студенческий остался. На опознании я, честно говоря, не присутствовал. Не решился. Встретил мать Коли, к моргу довез. Эксперты сказали, лицо у парня все изъедено. Волосы, фигуру узнать можно. Данные по стоматологической карте тоже совпали. А свидетели – ну ничего! Я все обшарил, разговаривал со всеми, кого только можно было найти. Ни одной ниточки. Ни единой, епрст!

Седов вытянул из лежавшей на столе пачки сигарету, щелкнул дешевой пластмассовой зажигалкой. И, выпустив дым, закивал:

– Верю, верю. Если даже ты ничего не узнал – значит, ситуация действительно сложная. Видимо, убийца проник в дом ночью. Результаты криминалистических исследований мне пока еще не переслали, но, если бы была конкретика, уже бы позвонили. Так что отпечатки пальцев, если и остались, то нечеткие. Не нравится мне все это, Пашка. Очень не нравится. Я тут выяснил, что компьютер Грековых был в ремонте. И мне казалось, что можно покрутить ту фирму, где ремонтировали машину. Петя Васильченко туда съездил. В общем, теперь стучит пяткой в грудь, уверяет, что там все чисто.

– А что товарищи с Лубянки?

Следователь пожал плечами. Он понятия не имел, как ответить на этот вопрос. Первым настораживающим звоночком были бы ценные указания Карпа. «Расширить и углубить» работу по делу или, наоборот, прикрыть под первым же благовидным предлогом. Но Карп молчит, и это значит, что никто на прокурора не давит. Конечно, он регулярно осуществляет впендюринг на совещаниях по поводу низкой раскрываемости у следователя Седова. Но к этому Володя уже давно привык. И даже в глубине души смирился. У каждого своя работа. Кто-то ищет преступников, кто-то подгоняет тех, кто их ищет. Но особого рвения Карп не проявляет. Это можно рассматривать как карт-бланш, полную самостоятельность в работе.

С другой стороны, есть такая штука, как интуиция. И вот она Седову подсказывала: успокаиваться рано. И надо не терять бдительности. Он толком не мог объяснить, откуда возникло такое убеждение. То, что он не относится к ФСБ с неприязнью, – это совершенно точно. А следователям вообще со спецслужбой конкурировать бессмысленно. Разные цели, разные задачи, у каждого своя специфика работы. Это некоторые подразделения МВД с ФСБ поляну все никак не поделят. А с него в этом плане взятки гладки, никаких причин для антипатии. Более того, и личное общение с дедом погибших близнецов, Федором Борисовичем Грековым, произвело в общем и целом положительное впечатление. Едва только старика перевели из реанимации, несмотря на протесты врачей, он приехал домой, присутствовал на обыске, на все вопросы отвечал подробно. Хотя и было видно, что нелегко ему проходить все эти процедуры. Горе-то какое у человека. И на возраст надо делать скидку. Но – старался Федор Борисович, держался, никаких претензий не высказывал. Хотя… Может быть…

– Понимаешь, Пашка, меня вот что смутило, – рассуждал Седов, про себя отмечая: в Пашиных глазах снова вспыхивает интерес. Хороший у него помощник, толковый. В отличие от Пети Васильченко, у которого осмысленность во взоре появляется исключительно при виде бутылки холодного пивка. – Когда я спрашивал про тот зашифрованный документ, который был обнаружен у ребят, Федор Борисович вдруг напрягся. Сказал, что сам толком не знает, как бумага попала в сейф. Дескать, документы были перевезены давно, и он уже ничего не помнит. Паш, ты веришь, что товарищ с Лубянки страдает амнезией?

Паша пожал плечами:

– Фиг его знает. Деду-то уже за семьдесят. Может, и правда, запамятовал.

– Он производит впечатление человека, который забывчивостью не страдает в принципе.

– Седов, тебе виднее. Я при допросе не присутствовал.

– Он напрягся, Паша, – уверенно сказал Володя, еще раз прокрутив в памяти кадры со вдруг нахмурившимися седыми кустистыми бровями и чуть побледневшими костяшками сжатых в кулаки пальцев. Только голубые глаза пожилого чекиста остались невозмутимыми. – Что-то с этой бумагой нечисто.

– А почему ты ее не отдал на расшифровку?

– Именно поэтому. Мне сказали, что специалистов-криптографов готовят в Академии ФСБ. И я банально опасаюсь утечки информации. Ты же знаешь: стоит нам только позвонить кому-нибудь из своих, и такая категория, как тайна следствия, становятся более чем условной. Ты – мне, я – тебе. Этот принцип здорово помогает в работе. Поэтому нет никаких гарантий, что криптограф, работающий в МВД, по старой дружбе не проболтается своему корешу из «конторы». Я пытаюсь сейчас выйти на независимого эксперта, в молчании которого можно не сомневаться. Вроде бы у моего однокурсника есть на примете такой человечек.

– Перестраховщик ты, Седов.