Крест и король

Шум толпы стих, когда получивший причащение и благословение Альфред повернулся к ней лицом, чтобы произнести слова присяги. Впервые за время службы была забыта латынь, и зазвучала английская речь, когда главный ольдермен задал Альфреду церемониальный вопрос:

– Оставишь ли ты нам наш старинный закон и обычай и клянешься ли ты своей короной давать справедливые законы и защищать права своих людей от любого врага?

– Клянусь, – Альфред оглядел набитый людьми собор. – Я всегда поступал по справедливости и стану так поступать и впредь.

Пронесся одобрительный шум.

«Наступает острый момент», – подумал Шеф, когда ольдермен шагнул назад, а вперед вышел епископ. Во-первых, епископ был непозволительно молод – на что имелись свои причины. После того как Альфред конфисковал имущество Церкви и был отлучен Папой Римским, после крестового похода против отступника и заявлений об окончательном разрыве, все старшее духовенство покинуло страну. От архиепископов Кентерберийского и Йоркского до последнего епископа и аббата. В ответ на это Альфред отобрал десяток наиболее способных молодых священников и сказал им, что церковь Англии отныне в их руках. Сейчас один из них, Энфрит, епископ Уинчестерский, каких-то шесть месяцев назад еще священник в никому неизвестной деревушке, вышел вперед, чтобы задать свои вопросы.

– Государь, мы просим твоей защиты для Святой Церкви и справедливых законов и правосудия для всех, кто к ней принадлежит.

Энфрит и Альфред целыми днями вырабатывали эту новую формулу, припомнил Шеф. В традиционной формуле говорилось о подтверждении всех прав и привилегий, сохранении доходов и десятины, имущества и земельных владений – всего, что Альфред уже отобрал.

– Я дам вам защиту и справедливый закон, – отвечал Альфред. Он снова окинул взглядом собор и добавил непредусмотренные слова: – Защиту для тех, кто принадлежит к Церкви, и тем, кто не принадлежит к ней. Справедливый закон для верующих и для остальных.

Опытные хористы Уинчестера, монахи и иноки, грянули песнь о первосвященнике Садоке «Unxerunt Salomonem Zadok sacerdos», пока епископ готовился к торжественному миропомазанию, чтобы Альфред в буквальном смысле слова сделался помазанником Божиим, восстание против которого было бы святотатством.

«Вскоре, – подумал Шеф, – настанет трудный для меня момент». Ему очень подробно растолковали, что в Уэссексе со времен недоброй памяти королевы Эдбур не было своей королевы и что жена короля отдельно не коронуется. Тем не менее, сказал Альфред, он настоял, чтобы его жена предстала с ним перед народом в память той самоотверженности, что она проявила в войне с франками. Поэтому, сказал Альфред, после возложения короны, вручения меча, перстня и скипетра, он будет ждать, что его жена выйдет вперед и будет представлена собравшимся – не как королева, но как леди Уэссекс. И кому же еще вести ее к алтарю, как не брату и соправителю короля Шефу, владения которого смогут перейти к сыну Альфреда и леди Уэссекс, если у него не будет своих детей.

«Я теряю ее во второй раз», – горестно подумал Шеф. Ему еще раз придется позабыть любовь, ту страсть, что некогда вспыхнула между ними. В первый раз виной всему был человек, которого они оба ненавидели, а теперь, словно в наказание, он должен отдать ее человеку, которого они оба любят. Когда Торвин подтолкнул его своим могучим локтем, напоминая, что пора вести к алтарю леди Годиву со свитой девушек, Шеф перехватил ее взгляд – ее торжествующий взгляд – и ощутил, как его сердце обратилось в лед.

«Альфред может быть королем, – в оцепенении подумал Шеф. – А я нет. У меня нет прав и не осталось сил».

Когда хор перешел к Benedicat, он решил, что ему делать. Он сделает то, чего хочет, а не просто выполнит свой долг. Он возьмет свой флот, новый флот соправителя, и обратит пылающий в нем гнев против врагов королевства: против северных пиратов, флотилий франков, работорговцев из Ирландии и Испании, против всех. Пусть Альфред и леди Годива будут счастливы дома. Он обретет мир и покой среди тонущих людей и гибнущих кораблей.

* * *

Утром того же дня на крайнем севере земли датчан совершалась более грубая и более устрашающая церемония. Пленник оставил попытки спастись. Он не был ни трусом, ни безвольным слабаком. Двумя днями раньше, когда люди Змеиного Глаза вошли в загон для рабов, он знал, что произойдет с тем, кого они выберут. Когда выбрали его, он знал также, что теперь должен использовать малейший шанс на спасение, и он его использовал: по пути украдкой нащупал слабину в наручной цепи и дождался, пока стражи погнали его через деревянный мост, ведущий к цитадели Бретраборга, гнезду последних трех сыновей Рагнара. Тогда он неожиданно ударил цепью направо и метнулся к перилам и к стремительному потоку под ними – чтобы в лучшем случае доплыть до своей свободы, а в худшем – умереть своей собственной смертью.