Крест и король

— Да, — наконец произнес он, — вы надеялись на меня. И по-прежнему можете на меня рассчитывать. Я обещал провести вас до Гула-фьорда и сделаю все, чтобы сдержать обещание. Но есть одна вещь, которую вам необходимо знать. Если я и сам не знал этого раньше, то понял сейчас. Вот уже двадцать пять зим, как я воюю. Начни перечислять людей, которых убил, или сражения, в которых участвовал, это звучало бы как сага о ком-нибудь из богатырей короля Хрольфа или о самом старике Рагнаре Мохнатые Штаны. За все это время никто не посмел сказать, что я повернулся спиной и отступил, когда скрещиваются копья. — Он грозно огляделся. — И вы это видели! Мне нет нужды здесь хвастаться. Но битва с Иваром что-то отняла у меня. Я получил много ран и не раз побывал на краю гибели. В душе, впрочем, ни единожды не чувствовал, что погибаю. Но когда Ивар отразил мой удар и проткнул меня мечом и я ощутил клинок в своем брюхе, я понял, что даже если переживу этот день, то дня через два все равно умру. Я просто знал. Все длилось не больше удара сердца, но я никогда этого не забуду. Даже после того, как Хунд заштопал разорванные кишки, вылечил меня от лихорадки и выпустил гной. Сейчас я так же крепок, как в былые годы. Но мне не забыть того, что однажды пережил. — Он снова поглядел на слушателей. — Понимаете, беда в том, что в этих горах, где в каждом местечке есть свой богатырь, да еще все время занимаются mannjafnathr, сравнением воинов, чтобы выяснить, кто из них самый грозный, люди могут догадаться. Тот человек на хуторе знал, что он мне неровня, что я убил дюжину таких сиволапых, прежде чем у меня отросла борода. Но он ведь заметил, что сердце мое к драке не лежит. Если бы еще чуть-чуть поразмыслил, то мог бы и рискнуть.

— Ты силен, как всегда, — сказал Озмод. — Ты бы его прикончил. И так было бы лучше для всех нас.

— Думаю, что прикончил бы, — согласился Бранд. — Это был всего лишь петух на своей навозной куче. Но когда у человека душа уходит в пятки, случаются очень странные вещи. Я знавал великих воинов, у которых моча струилась по штанам, и они смирно ждали, пока их зарежут. Они застывали, потому что валькирии, дочери Одина, вестницы смерти, набрасывали на них путы страха.

Англичане погрузились в молчание. Наконец снова заговорил Озмод:

— Значит, так. С этих пор нам лучше во всех селениях держаться кучно и быть наготове. Алебарды на виду, арбалеты заряжены. Эх, жаль, не увидели те недоумки, как бьют наши стрелы. Тогда бы взялись за ум. Плохо, что нельзя застрелить кого-нибудь просто для наглядности. И вот еще что, — добавил он. — Эдит пошла за сарай не потому, что такая дура. Ее позвали. Женщина. И женщина звала по-английски, а не по-норманнски. Небось услышала, как мы говорим меж собой. Рабыня. Она здесь уже двадцать лет.

Бранд мрачно кивнул:

— Они вывозят рабов из Англии вот уже лет пятьдесят. Думаю, каждый крестьянский двор на Севере имеет рабыню для помола зерна, а то и с полдюжины. И еще мужчин-трэллов для тяжелых полевых работ. И чего же она хотела?

— Конечно хотела, чтобы мы увезли ее с собой. Заговорила с Эдит, потому что надеялась на сочувствие. А потом из-за угла вышли мужчины, должно быть следили.

— Так ты поговорил с рабыней? — спросил Шеф, отвлекаясь наконец от своей внутренней борьбы. — Что ты ей сказал?

— Сказал, что не возьмем ее. Это было бы слишком опасно. То же самое надо было сказать Эдит и остальным, даже если им грозило очутиться с перерезанной глоткой в могиле какого-нибудь королевского недоноска. Та женщина была из Норфолка, — добавил Озмод. — Ее увели из Норвича двадцать лет назад, еще девочкой. А теперь она здесь состарится и умрет.

Они с Квиккой встали и отошли, принялись расстилать одеяла.

Шеф смотрел на Бранда, не решаясь заговорить. То, в чем признался великан, должно быть, стоило ему таких же переживаний и стыда, как публичные рыдания — человеку менее сильному. Шеф задумался, что же произойдет с Брандом. Есть ли шанс исцелить его разум, как Хунд исцелил тело? Еще долго после того, как весь лагерь, не считая часовых, уснул, Бранд сидел без сна, угрюмо подбрасывая в костер ветки.

Когда на следующий день они пробирались меж горных сосен, двигаясь уже без той отчаянной спешки, что отметила их бегство из королевства Хальвдана, Шеф обнаружил, что Удд едет рядом, и взглянул на него с удивлением. Обычно Удду нечего было сообщить окружающим, если только речь не шла о кузнечной работе.

— Я думал о мельничных жерновах, — сказал Удд. — В Норвегии они не очень полезны, здесь вода течет только половину года. Да и тогда вон что выходит. — Он показал вперед, на поток, стиснутый в узком глубоком русле и разбитый на каскад уступами шестифутовой высоты. — Тут нужно что-то другое, что работало бы круглый год.

— И что же?

Удд послюнил и поднял палец:

— Здесь никогда не стихает ветер, ты заметил?

Шеф рассмеялся. Сама мысль о том, чтобы летучий ветер, которого никто никогда не видел, не ловил и не взвешивал, двигал такую тяжелую вещь, как огромный мельничный жернов, казалась нелепой.