Крест и корона

Мое дыхание участилось, меня затрясло от страха. Всего несколько часов назад я узнала про тайную комнату, а теперь убедилась, что у нас в Дартфорде и впрямь творится что-то подозрительное. Но долго прятаться в библиотеке я не могла. Сестра Элеонора, перед тем как отправиться на покой, всегда проверяла, на месте ли послушницы. Если меня не найдут в постели, то поднимут тревогу.

Я очень осторожно повернула ручку, приоткрыла дверь. Ничего: в темном коридоре никого не было. Я вышла из библиотеки и поспешила к клуатру.

Сзади, со стороны лазарета, я снова услышала какие-то звуки. Сначала громкий шепот. А потом — детский смех.

Дети Вестерли!

Я бросилась в лазарет и увидела их — все трое сгрудились у очага, хотя там остались одни угли. Гарольд первым заметил меня и, испустив испуганный крик, вскочил на ноги. Марта обхватила его маленькими ручками, но, поняв, что это всего лишь я, весело рассмеялась.

— Привет, сестра Джоанна, — сказала Этель. Она единственная из всех оставалась спокойной.

— Дети, что вы здесь делаете? — спросила я. — Я знаю, вы хотите быть рядом с мамой, но разве можно прятаться в клуатре по вечерам? Это строго-настрого запрещено. — Я оглядела лазарет. — Вы что, ночуете здесь?

— Повариха позволила нам спать в кладовке, — пропищала Марта. — А с рассветом мы прячемся в…

— Ш-ш-ш! — остановила ее Этель.

Перед Гарольдом лежал какой-то узелок. Он попытался отодвинуть его в сторонку, чтобы мне не было видно.

— Что это у вас? — поинтересовалась я.

Дети молчали.

Я подняла узелок и развязала его. К моему удивлению, там обнаружилось свежее печенье.

— Где вы это взяли? — спросила я.

— Это нам кухарка дала, — ответил Гарольд.

— Но мы не станем есть это печенье, — пояснила Этель. — Мы будем его раздавать завтра в деревне на Хеллоуин.

Я поморщилась при упоминании языческого праздника.

Этель с вызовом сказала:

— Тот, кто на Хеллоуин получает печенье, должен молиться за чью-нибудь душу. В этот день, единственный раз в году, стена между живыми и мертвыми становится очень тонкой. Мы хотим, чтобы все жители деревни молились за нашу маму, чтобы она не умерла.

— Ничего этого не нужно, — вздохнула я, расстроенная тем, что девочка-христианка так хорошо разбирается в обрядах друидов. — Мы все в монастыре, как и прежде, будем молиться за вашу маму. Господь не оставит ее.

Губы маленькой Марты задрожали.

— Но вы не отберете у нас печенье, сестра? Не станете нам мешать спасать маму?

Я застонала: вот попробуй объясни им.

— Ваш отец все еще в Лондоне? — спросила я.

— Он в Саутуарке, — сказал Гарольд.

Я услышала в углу слабое хриплое дыхание. Оно перешло в бульканье. Бедной Леттис становилось все хуже. Гарольд посмотрел на сестер, в его глазах стояли слезы.

Я приняла решение.

— Сейчас темно, до деревни вам все равно не добраться. Идите в кладовку, дети.

— Вы нас не выдадите, сестра Джоанна? — умоляющим голосом проговорил Гарольд.

— Сегодня — нет, но впредь это повторяться не должно. Я помолюсь и решу, что нужно делать.

Я повела детей из лазарета к расположенной возле кухни кладовой. Марта на ходу сунула свою ручку в мою. Ее крошечные теплые пальчики с удивительной силой обхватили мои.

Я устроила всех троих в дальнем уголке, сообразив, что обычно они здесь и спят. Ребятишки вытащили из-за корзин грязные одеяла.

— Съешьте это печенье сами, — велела я. — Господь не хочет, чтобы вы раздавали его во время Хеллоуина.

Марта обняла меня за шею и поцеловала. Я почувствовала ее влажные губки у себя на щеке.

— Я люблю вас, сестра Джоанна, — сказала она звонко.

— Я тоже люблю вас всех, — ответила я надтреснутым голосом.

Этель испуганно смотрела на меня.

Я сняла руки Марты со своих плеч и отодвинулась. Неловко махнув ребятишкам на прощание, я оставила их в кладовке и направилась в спальню для послушниц.

23

На следующий день солнце скрылось.

Перед этим, в последнюю неделю октября, стояла хорошая погода. Днем солнце согревало сады и землю, лаская напоследок лежащие повсюду груды красных и оранжевых листьев. Сестры наполняли корзины светло-зелеными плодами айвы, созревшими на деревьях в клуатре. По утрам под окнами плыл горьковатый, но приятный запах костров.

Однако ночью накануне Дня всех святых поднялся холодный, пронзительный ветер; он принес ливень, который сорвал с деревьев последние листья. При обычных обстоятельствах я бы оставалась внутри монастыря и не думала о непогоде. Но в тот день я, засунув письмо, предназначавшееся епископу Гардинеру, в рукав хабита и пробормотав извинения, направилась в сарай. Убедившись, что меня никто не видит, украдкой добралась до заброшенного лепрозория: он находился на северо-западе монастырской территории, в самом дальнем углу, сразу же за холмом, поросшим высокими деревьями.

Я надела плащ, чтобы не промочить хабит, и могла бы накинуть на голову капюшон, но не любила такие ухищрения. Мне хотелось ощущать на лице капли холодного дождя и чувствовать порывы ветра.