Крест и полумесяц

Но прошло целых два дня, прежде чем Злата смогла отправиться на прогулку в город. У отца были дела, он где-то пропадал и строго-настрого запретил Злате покидать гостиницу без него. Дамаск много неспокойнее жизнерадостного Бейрута, объяснил Алимов дочери, и рисковать без нужды не следовало. Вконец перепуганная Дуня от прогулок наотрез отказалась, и пусть бы с ней, Злата вполне обошлась бы обществом отца и Тимофея, да вот только первый проводил время, знакомясь с сирийскими партнерами, а Тимофей сопровождал барина, и ничего нельзя было с этим поделать.

Впрочем, Злата не скучала, она привезла с собой книги и несколько часов просидела у фонтана, который ей так понравился, читая и слушая журчанье струй, сливавшееся с тишиной.

Наконец на четвертый день их пребывания в Дамаске отец объявил, что подыскал хороший дом и хочет, чтобы Злата его тоже осмотрела. Заодно можно посетить базар – еще одна местная достопримечательность, миновать которую нельзя ни в коем случае.

– Вот устроимся, тогда можно будет как следует город осмотреть, – подвел итог Петр Евгеньевич. – Здесь есть чем полюбоваться! А сегодня поглядим дом да прикинем, что туда купить надо, чтобы себя уютно чувствовать. – Алимов улыбнулся дочери: – Ты у меня хозяйка, вот и присмотри, что нужно.

– Папенька, а как мы будем на базаре объясняться? – Злату, как всегда, волновали практические вопросы. – Сомневаюсь, что здешние торговцы понимают по-русски или по-французски. – По-английски Злата тоже говорила, но смешно полагать, что этот язык понимают местные лоточники. И не поторгуешься… Она читала, что на восточных базарах принято бурно торговаться.

– Это я как раз предусмотрел, и у нас будет проводник, – пояснил Петр Евгеньевич. – Надежный человек, мне его рекомендовали. Из местных. Свободно говорит по-французски, хотя, – отец нахмурился, – образованных людей здесь не так уж много, к сожалению.

Но с представителями знати Алимовым еще предстояло познакомиться, а сегодня Злата целиком была поглощена приготовлениями к первому выходу в город.

Дуня осталась в гостинице, и Злата не расстроилась: приказывать горничной не стала – если так боится, без нее спокойнее будет. Никто не станет ахать и охать за спиной.

Следуя совету папеньки, оделась она просто и неброско: легкое платье из серого шелка, широкополая соломенная шляпка с бледными цветами, на плечи набросила длинный легкий шарф, прикрывающий шею и руки от палящего солнца. Злата чувствовала себя северной нимфой, и внутри что-то сладко дрожало, как бывает, когда стоишь, перегнувшись через перила балкона, а под тобою открытое влекущее пространство… Так и Дамаск звал ее…

Петр Евгеньевич одобрил внешний вид Златы еле заметным кивком, девушка взяла папеньку под руку, Тимофей перекрестился на дорожку, и они вышли в город. Решили пойти пешком, чтобы как следует все осмотреть, да и нужная улица, как выяснилось, находилась недалеко от гостиницы.

Дома жались друг к другу, как потерявшиеся дети, а Злата во все глаза смотрела по сторонам, стараясь все запомнить. Отец же неспешно рассказывал о Дамаске, вплетая историю в окружающую действительность, придавая улицам и их названиям смысл. Алимов говорил о римском и византийском влиянии на Сирию, о халифате Омейядов, о людях и событиях, давно канувших в прошлое. Злата провожала взглядом смуглых детей, игравших на ступеньках полуразрушенного дома, спешивших куда-то мужчин в пестрых халатах. Над головою – небо, почти белое, выжженное солнцем, духота, но все равно она чувствовала невероятную радость, а почему – по-прежнему объяснить не могла.

На улице встречались и европейцы, в основном англичане и французы, а вот соотечественников-россиян Злата не увидела. Хотя, по словам Петра Евгеньевича, в Дамаске работало российское посольство.

Дом расположился на чудесной улочке, двухэтажный, разделенный на женскую и мужскую половины в соответствии с мусульманскими традициями. И главное – почти ничего докупать и не потребуется, разве что несколько ковров, жирандоли, пару безделушек и занавеси… Злата обошла комнаты, одобрив выбор папеньки, а тот смотрел на дочь с каким-то странным выражением, грустно улыбаясь… Так смотрел, что она не удержалась и спросила почему.

– Очень ты на мать похожа, – ответил Петр Евгеньевич с оттенком светлой печали. – Она тоже так вот, неторопливо, любила ходить по дому, подмечать, что еще необходимо сделать: сюда подсвечник поставить, здесь картину повесить, а вот здесь медальон положить небрежно на столик… Для каждого колечка место знала, я не удивился бы, если б она и пылинки в солнечном луче пересчитывала, чтобы правильно летели… Да… счастье тогда в доме не иссякало… И ты такая же.