Крест и полумесяц

— В какие ужасные времена мы живем! Вы, молодые, уже и представить себе не можете, какое наслаждение доставляет людям неспешный торг. К тому же вы полностью изгнали из своей жизни всякое красноречие. А ведь сейчас нам предоставился такой замечательный случай пустить его в ход! Куда вы все так торопитесь? В могилу?! И почему миром овладела эта сумасшедшая спешка? Что ж... Дай своему алчному другу мой кошель с деньгами, милый Мустафа, если сможешь извлечь этот мешочек из-под подушек.

Мустафа бен-Накир вытащил из-под подушек, придавленных тушей Сулеймана, внушительный кошель, тяжесть которого тут же убедила меня в том, что слова евнуха — искренни, а намерения — весьма серьезны.

А тот сидел, сложив руки на огромном животе, и жмурился от удовольствия, ибо прекрасная рабыня нежно почесывала ему пятки. Он громко сопел, с наслаждением шевелил пальцами ног и при этом продолжал говорить:

— Хоть все в этом мире бренно и любые наши устремления — лишь пустая суета, меня — несмотря на преклонный возраст — очаровало сказочное красноречие ясноглазого Мустафы. Душой моей овладело удивительное желание совершать великие подвиги и овладела мной необоримая потребность приложить все силы к тому, чтобы еще ярче засияло гордое имя султана Сулеймана. Я, искушенный мореход, почувствовал вдруг старческую зависть, услышав, как восхваляют все и славят пирата Хайр-эд-Дина, который был, есть и будет лишь морским разбойником, хоть султан по милости своей и пожаловал ему бунчук. Честно говоря, я и сам толком не понимаю, почему меня так тянет в море. Впрочем, для человека моей комплекции большой корабль является самым удобным и надежным средством передвижения. И нет для меня большего удовольствия, чем сидеть на высокой корме, в холодке, под навесом, защищающим от палящего солнца, и чуть покачиваться на волнах, подставив лицо свежему морскому ветерку. После таких прогулок у меня всегда превосходный аппетит, да и пищеварение мое в морс несравненно лучше, чем на суше. А для человека моих лет и моей толщины пищеварение — самая главная вещь на свете, и даже султанские военные походы и все сокровища Индии — мелочи по сравнению с регулярными и обильными испражнениями. Уже ради одного этого я хотел бы строить флот на Красном море. Тогда я получу достойную возможность проводить много времени на кораблях. И что касается меня — я вовсе не против того, чтобы летописцы Османов рассказали потом всему миру, как евнух Сулейман-паша завоевал для султана Индию только потому, что хотел наладить работу своего желудка. И не стоит улыбаться, Микаэль эль-Хаким, ибо тут нет ничего смешного. Желудочные расстройства уже не раз самым неожиданным образом влияли на судьбы мира и в будущем еще не однажды изменят ход истории. К тому же нет такого пустяка, который Аллах не вплел бы в узор того огромного ковра, что называется нашим миром.

Но, слушая эти удивительные речи, я все же не смог сдержать улыбки.

Однако Мустафа бен-Накир очень серьезно посмотрел на меня и сказал:

— Ты — умный человек, Микаэль эль-Хаким, но порой можно обмануть и мудреца. Однако у друга моего, Сулеймана-паши, столь удивительные взгляды на жизнь, что нет у него никаких причин лгать ни тебе, ни кому-нибудь иному на этом свете. Если бы его интересовало богатство, он вывез бы из Египта столько золота, сколько душе угодно. Не нужна Сулейману-паше и власть, ибо благодаря доверию великого визиря он, можно сказать, полный хозяин Египта. А что касается обычной ратной славы, то он ценит ее ненамного выше той жизненной потребности, о которой рассуждал сейчас столь увлеченно и цветисто. Поверь мне, Микаэль: Сулейман-паша не вынашивает никаких тайных замыслов. Он хочет строить флот лишь по тем причинам, о которых поведал нам с такой обезоруживающей искренностью. Но по глазам твоим я вижу, что ты все равно сомневаешься в правдивости его слов. Что ж... К сожалению, мы ни на миг не должны забывать, что в серале ни один человек — включая, возможно, даже самого великого визиря — нам не поверит...

Тут снова вмешался евнух Сулейман. Посопев, он сказал: