Крест и полумесяц

Он заложил также множество новых военных галер и навел порядок в управлении османским флотом, опять призвав на службу способных и опытных людей. Когда Хайр-эд-Дин занялся оружейными мастерскими, там вновь вспыхнули старые споры, из-за которых Антти в свое время лишился тюрбана.

Столкнувшись с грозными каракками иоаннитов, морские паши решили теперь шагать в ногу со временем и требовали, чтобы на султанских верфях строились большие боевые корабли, оснащенные тяжелыми орудиями. Но Хайр-эд-Дин, не раз испытавший на себе чудовищную силу огня христианских судов, все же считал их слишком неповоротливыми и как старый пират полагался больше на скорость и маневренность кораблей.

7

Когда кончились весенние дожди, великий визирь во главе непобедимой армии двинулся из Алеппо вглубь Персии.

Султана тут же охватило лихорадочное беспокойство. Дули весенние ветры, и он не мог больше усидеть в душных комнатах сераля. Не слушая нежных слов, которыми его пытались удержать в Стамбуле, Сулейман решил немедленно ехать вслед за Ибрагимом, нагнать его и возглавить вместе с ним военный поход.

Тем временем Хайр-эд-Дин вывел в море огромный флот. Такой армады в Стамбуле еще не видели.

Антти, произведенный в главные пушкари, был рядом с Хайр-эд-Дином на флагманском корабле. Абу эль-Касим тоже отплыл с ними. Я же решительно отверг все соблазнительные предложения Хайр-эд-Дина и взялся распространять слухи об истинных целях его военного похода. И мне удалось-таки создать впечатление, что старый морской разбойник собирается напасть на Геную, захватить ее и отдать королю Франции. Но я сумел распустить и другие сплетни, так что, оставшись на суше, сослужил Хайр-эд-Дину куда лучшую службу, чем если бы отправился с ним в море, сделавшись советником флотоводца.

Перед тем как отбыть в Персию, султан посвятил много времени важным государственным делам. Так, провожая флот Хайр-эд-Дина, Сулейман приказал схватить правителя Туниса, Рашида бен-Хафса, и бросить его в самую глубокую темницу Замка Семи Башен.

Это было сделано в такой тайне, что даже самые близкие к Хайр-эд-Дину люди считали, будто Рашид бен-Хафс находится на одном из кораблей и не появляется на палубе только из-за морской болезни, вызванной сильной качкой.

Но самым важным деянием султана было объявление принца Мустафы наместником Анатолии на то время, что сам Сулейман пробудет в персидском походе.

Принцу Мустафе исполнилось уже пятнадцать лет, и он именовался санджаком этих родовых владений Османов. Новый титул окончательно подтвердил, что Мустафа остается для султана старшим и любимым сыном — и что Сулейман считает принца своим законным наследником, в чем другие уже начали сомневаться из- за растущего вроде бы со дня на день влияния султанши Хуррем.

И я — как человек женатый — отлично понимал султана.

После того как Мустафа был провозглашен наместником Анатолии, что, разумеется, пришлось султанше не по вкусу, Сулейману оставалось лишь одно — быстро вскочить в седло, умчаться к Ибрагиму и покорять вместе с ним Персию.

В Стамбуле благочестивые мусульмане, ослепленные блеском победоносной армии и громадного флота, свято уверовали в то, что наступила великая весна ислама.

И лишь султанша Хуррем хранила молчание.

8

После трудной и полной событий зимы я мог наконец насладиться отдыхом, который вполне заслужил, и проводить дни в банях, упиваясь сладостными беседами со знаменитыми поэтами и мудрыми дервишами. Из этих разговоров я извлекал для себя столько пользы, сколько мог, совершенствуясь в искусстве красноречия.

Но вот однажды в конце лета, когда я сидел на опустевшем из-за войны янычарском дворе, прижимая к носу благоухающий розовой водой платочек, чтобы не вдыхать омерзительного смрада, который исходил от отрубленных голов, лежавших в подземелье кровавого колодца под Воротами Мира, ко мне приблизился хромой паша. Он сильно ударил меня бамбуковой палкой по плечу, спросил, не Микаэль ли я эль-Хаким, удовлетворенно кивнул, услышав мой ответ, и заявил, что ему приказано немедленно схватить меня, заковать в цепи и доставить в Замок Семи Башен.

Я принялся во всю глотку звать на помощь, клянясь паше, что это, должно быть, какая-то чудовищная ошибка, ибо совесть моя чиста и я ни в чем не виноват. Но паша ударил меня ладонью по губам, чтобы я замолчал, после чего меня быстро заковали в цепи, набросили мне на голову мешок, посадили на осла — и я и охнуть не успел, как оказался в Замке Семи Башен.

Смотритель этой цитадели, тонкогубый евнух, встретил меня самолично, ибо в серале хорошо знали, сколь высокое положение я занимаю. Евнух приказал мне раздеться и собственноручно ощупал мои вещи, все время обращаясь ко мне при этом с исключительным почтением и любезностью.

Я попросил его взять с моего кошеля сумму, соответствующую его чину и положению, и сообщить за это бедной моей жене, где я и что со мной приключилось.