Крест и Полумесяц

– Девочка умирала в тяжких муках. Но страшнее физической боли была боль душевная: она не могла поверить, что воин императора, призванный защитить простых людей от агарян, совершил такое с ней, с ребенком! При нашей встрече ее отец уже был готов покончить с собой от горя, виня себя в том, что не схватился за оружие сразу, когда трое франков вошли в его дом. Когда же он попытался защитить единственную дочь, оставшуюся от умершей при родах жены, было уже поздно, его вырубили тяжелым ударом рукояти меча в висок… Но дочка перед самой кончиной сумела вспомнить и произнести имя насильника, которым окликали его приближенные… Его зовут Руссель де Байоль!

Признаться, вся эта история была сочинена мной под утро, но она же имела под собой основание – особенно после увиденного мной на пиру. Сейчас же последние слова заставили замолчать всех – но особое удовлетворение я испытал, видя, как меняется выражение лица франка. Причем в нем промелькнули не только гнев и возмущение, но и страх, и растерянность – будто он перебирает в памяти события последних недель. Похоже, мои обвинения действительно далеко не беспочвенны…

– Это ложь! Государь, он клевещет на меня, я требую…

Пауза перед показательно вспыхнувшим возмущением была заметна всем присутствующим – и монарху, и гвардейцам, и некоторым приближенным, среди которых застыли толстяк-губернатор и Тарханиот. И похоже, она сыграла мне на руку… Не слушая гневных выкриков франка, я продолжил говорить, смотря прямо в глаза несколько смутившемуся Диогену:

– Я обещал отцу погибшего ребенка, что воздам по справедливости творящему подобное беззаконие. Этим я вырвал его из петли: теперь вдовец живет лишь в надежде на правосудие! Вчера же я не сразу увидел этого подлеца на пиру, зато увидел тех, кто насиловал уже другую женщину. Возможно, именно они были рядом с этим похотливым скотом, не имеющим права называть себя мужчиной!

Последние слова я произнес с максимальным гневом и презрением, заставив наемника поперхнуться очередным возмущенным воплем.

– И сейчас в доказательство собственных слов я прошу у вашей милости «Божьего суда». Те, кто погибли вчера, были подлыми разбойниками, сейчас же передо мной стоит их вожак. Так позволь же мне, государь, исполнить обещание, данное безутешному вдовцу, у которого этот вонючий сатир забрал последнюю радость в жизни, единственного любимого человека. А Господь подтвердит мои слова результатом схватки!

Я наконец-то повернул голову к де Байолю, меряя его убийственным взглядом, в котором сплелись гнев и презрение. Но франк никогда не стал бы командиром наемников и приближенным базилевса-воина, если бы имел трусливое сердце. Сейчас его глаза полыхнули диким бешенством, а голос зазвенел от ярости:

– Согласись, государь, и я докажу, что проклятый лжец клевещет!

Диоген смерил нас обоих недобрым взглядом и после короткой паузы нехотя произнес:

– Если вы оба желаете обрести истину в поединке… Что ж, пусть случится «Божий суд» и Господь нам явит свою волю! Освободите место, постройте круг…

А вот это не входило в мои планы! Не сейчас, после бессонной ночи!

– Но, государь, позволь мне набраться сил перед схваткой, ведь я провел под стражей эту…

Я осекся под бешеным взглядом Диогена, не предвещающим ничего хорошего:

– Ты, Урманин, испросил поединка, и я дал его тебе. А кому выйти из него победителем – на то воля Творца! Если твоя правда – победишь, сражаясь и уставшим. И потом, Руссель также был темнице, вы равны.

Говорить сейчас о том, что у меня даже лежака в холодной не было, бессмысленно. Молча склонив голову перед Диогеном, я отступил. Между тем, повинуясь жесту императора, ко мне приблизился варяг-гвардеец и протянул отобранный вчера вечером клинок. Взявшись за потертую рукоять не раз бывавшего в схватке оружия, я немного успокоился – и шагнул в уже образованный круг метров шести в диаметре. Франк встретил меня гаденькой улыбкой, полный уверенности в своих силах, и демонстративно рубанул по воздуху перед собой, играя заметными даже под одеждой мускулами. Зараза, победить его было бы сложно, даже будь я полон сил!

– Начали!

Приказ Диогена прозвучал в повисшей тишине особенно громко – и наемник ринулся ко мне, стремясь поразить одним длинным колющим выпадом. Я едва успел отскочить в сторону, одновременно перекрывшись мечом слева – другого оружия, щита и доспехов нам не дали. Жаль, что и вовсе не отняли клинки – ведь в кулачном бою мое преимущество очевидно!

Мощный, резкий рубящий удар, верхней третью клинка нацеленный в мой корпус, парирую плоскостью меча, воздетого рукоятью вверх, – и тут же контратакую, ударив навершием в переносицу противника. Точнее, попытавшись ударить: франк легко уклонился, сместившись вправо, и сбил меня с ног хлесткой подсечкой. Совершенно не заморачиваясь никакими рыцарскими правилами, он попытался добить лежащего противника, проткнув клинком, словно жука, но я успел откатиться в сторону, под ноги гвардейцам. Меч франка лишь звонко лязгнул, ударившись о мраморную плиту, но не сломался.