Крест и порох

Понять юную шаманку воин, конечно же, не мог, но Митаюки использовала все свои силы, все свое умение повелевать другими живыми существами, все свои способности. Собрала их и ударила всем вместе в жертву одним-единственным приказом: «Выпей!!!»

Увидев пленницу, почтительно склонившуюся перед Серьгой, протягивая ему берестяной корец с каким-то питьем, казаки дружно расхохотались:

– Эк она к тебе прониклась, Матвей! Чем ты ее так пронял, что невольница сама, ровно кошка, ластится? Вестимо, Матвей, твой уд крепче всех прочих оказался, коли токмо его и запомнила! Ишь, как выделяет – сама питье подносит, на коленях стоит! А смотрит, смотрит как! Ровно пес преданный! Да, Матвей… плоть твоя, видать, бабам разум начисто отшибает! Удал ты, казак, удал! С одного раза девку сломал! Сама прибегает, да еще срама просит!

Под общее одобрительное подначивание Серьга хмыкнул, отер усы, взял берестяную посудинку из рук полонянки, чуть принюхался, неторопливо выпил, причмокнул губами:

– Вкусно варит девка. На сбитень похоже…

Митаюки, бормотавшая закрепляющие заговоры все время, пока дикарь пил, выхватила опустевшую посудину из рук воина и швырнула в огонь, дабы невыпитые капли не попали в чужие уста.

– Девка-то красава какая, – поднялся со своего места Семенко Волк. – Ну-ка, подь сюда, я тебя тоже оприходую. Может статься, мой уд тебе слаще матвеевского приглянется!

– Ша, охолонь! – вдруг резко осадил его Серьга, привлек невольницу к себе, посадил на колено. – На меня она глаз положила. Неча теперь руки тянуть. Моей будет.

– Ты чего, Матвей? – изумился Волк. – То ж не жена твоя, а полонянка, добыча общая! Чего к себе общее добро тянешь? Я тоже побаловаться с бабой мягкой да тепленькой хочу!

– Пока не жена. Но может, еще станет. Приглянулась она мне, понял? По сердцу пришлась!

– Мне тоже приглянулась, что с того?! Побаловал, дай другому развлечься!

– Ш-ша, оба заткнитесь! – негромко, но внушительно вмешался в спор Силантий Андреев, сидевший возле воинов своей десятки. – Вы мне тут еще свару из-за бабы затейте! Тебе, Матвей, негоже с сотоварищами лаяться! Вороги наши за стенами острога сидят, а не здесь. Меж собой казакам держаться надобно крепко! А ты, Семенко? Тебе других невольниц мало похоть тешить, коли уж одна сотоварищу особо приглянулась? Вона, аж две башни набралось! Иди, хоть по два раза каждую оприходуй, пока не свалишься! Что добро общее у Матвея осело, о том, коли хочешь, на дуване напомни, когда добычу делить станем. А уж коли вовсе невтерпеж – круг созывай, товариществу за обиду челом бей! Станешь круг из-за бабы скликать, Семенко?

– Вот еще, круг… – поморщившись, отмахнулся Волк. – Что с девки за обида? Их таких тут еще с десяток бегает. – Он задумчиво подергал себя за бороду и стал выбираться через бревна: – И то верно, пойду заловлю одну-другую. Чегой-то захотелось и своего парня на прочность испытать.

Казаки засмеялись, еще несколько тоже поднялись со своих мест. Вестимо, испытали похожее желание.

Митаюки сидела у бородача на ноге, привалившись к его плечу, полуобнимая, по губам ее гуляла слабая презрительная улыбка, в глазах кроваво отражался свет костра. Она пока не понимала слов, но поведение дикаря ясно показывало, что он вступился за нее, не отдал. Значит, зелье подействовало.

Разумеется, за это покровительство ей еще придется много и щедро заплатить. Возможно – платить всю оставшуюся жизнь. Но лучше отдаваться ради покровительства одному, нежели принадлежать всем и просто так.

Конечно же, вечером дикарь с удовольствием воспользовался своей властью – напористо и прямолинейно, получил свое и вытянулся рядом, по-хозяйски накрыв девушку рукой и прижав к себе. Так же просто попользовал и утром – однако не ушел, бросив, словно игрушку, помог спуститься, отвел к еле тлеющему костру, где они вместе подкрепились оставшимся с вечера горячим мясом. После чего, похлопав Митаюки по плечу, бородач поднялся, сунул за пояс топор и вместе с двумя десятками других дикарей отправился за ворота. Как поняла пленница – рубить лес. Дикари постоянно рубили лес, достраивая и укрепляя свой острог, а заодно – заготавливая огромное количество дров, что выкладывались вдоль одной из стен высокой поленницей.

Оставшись одна, Митаюки покрутилась по двору, нашла Устинью, с готовностью спросила:

– Чистим рыбу?

– Рыбаки еще не вернулись, – ответила девушка.

Митаюки вопросительно вскинула брови. Дикарка задумалась, потом попыталась объяснить, показав виляющую ладонь:

– Рыба… Рыбак… – Она стремительно опустила руку вниз, схватила что-то невидимое, выдернула, показывая, как трепыхается рука. – Рыбаки… ушли. – И она продемонстрировала шаги пальцами по руке.

– Рыбаки ушли… Рыба, корзина… на двор в острог? – произнесла Митаюки.

– Правильно. Как наловят бреднем, принесут во двор в острог.

– Принесут… – Устинья подняла что-то невидимое, понесла. – Нести.

– Идти… – пальцами показала настойчивая шаманка, а потом повиляла ладонью, подражая дикарке. Вскинула брови.