Крест Иоанна Кронштадтского

– Сказать про человека, что он хороший, все равно что про изысканное кулинарное блюдо сказать, что оно вкусное. Не сладкое, горькое или острое, а только вкусное. Понимаете? – слегка улыбнувшись Соне, упрекнул Кочергин.

Соня его улыбки не заметила, потому что еще ниже наклонила голову и после минутного колебания заговорила каким-то неживым, спотыкающимся голосом.

– Лида была ответственным человеком, активной общественницей, хорошим товарищем, – словно давая характеристику на комсомольском собрании, выдавливала из себя безликие фразы Соня. Но плохо она знала капитана Кочергина, если рассчитывала отделаться от него этим жалким лепетом.

– Хорошим товарищем? – уцепился Кочергин за последнюю фразу. – Соня, а что, по-вашему, означает понятие «хороший товарищ»? – с искренним простодушием заглянул он девушке в лицо.

Николай перестал шуршать бумажками, создавая видимость деятельности, и тоже с интересом уставился на Соню.

– Хороший товарищ, – подняв глаза от коленок к потолку, проговорила Соня, словно готовясь отвечать урок, – это надежный друг, честный, верный, который не бросит в беде, не предаст, не обманет, – все увереннее и смелее говорила Соня.

– Соня, а себя вы считаете хорошим товарищем и надежным другом? – неожиданно перебил ее Кочергин.

– Да, конечно, – тут уж Соня оторвалась от потолка и смело посмотрела в глаза Павлу Евграфовичу.

– И если товарищ доверит вам важную тайну, вы никогда его не предадите, как бы туго вам ни пришлось? – продолжил тем же добродушным, без всякого напора голосом Кочергин.

– Нет, ни за что, – тряхнула головой Соня, и маленькие светлые завитки у нее на висках подпрыгнули, словно пружинки.

– А скажите мне, Соня, – доверительно спросил Кочергин, словно советуясь с девушкой, – как должен поступить настоящий товарищ, если его друг попал в беду?

Соня тут же вскинулась, готовая дать единственно верный ответ, но Кочергин не дал ей заговорить и продолжил так же неторопливо:

– А чтобы помочь товарищу, спасти его, надо выдать его секрет. И человек понимает, что секрет этот нехороший, нечестный. И вот на одной чаше весов – спасение товарища, а на другой – глупый, стыдный секрет. И человек знает, что, если он спасет друга, выдав его тайну, тот его может никогда не простить, отказаться от него, посчитать предателем, но зато он будет спасен. А если человек будет и дальше верно хранить секрет, то потеряет друга навсегда, тот просто погибнет. Погибнет из-за того самого глупого, постыдного секрета. Вот как быть человеку в этой сложной ситуации? Как поступить верному товарищу? Что спасать, что предпочесть?

Николай слушал своего начальника не дыша и со смешанным чувством наблюдал за девушкой. А ведь действительно нелегкий выбор. Прослыть предателем, но спасти человека или хранить сомнительную верность, пожертвовав жизнью друга? Для Николая выбор был ясен. Он видел Лиду Артемьеву висящей на крюке в подвале гастронома. А какой выбор сделает Соня?

Эх, надо бы ей фото показать с места преступления, кусая губы, размышлял Николай и не знал, что предпринять. Кочергин четко распорядился: что бы ни происходило во время допроса, не вмешиваться и рот не открывать.

Соня молчала, сосредоточенно нахмурив брови и сжав в тонкую линию губы. Кочергин тихо отодвинул ящик стола и достал оттуда конверт. Вынул из него несколько фотографий и не спеша разложил на столе.

– Вот, взгляните, – суховато предложил он Соне, и Николай с облегчением выдохнул. Сообразил капитан.

Соня сперва мельком, несмело взглянула на фото, потом еще раз, и когда она дрожащей рукой взяла со стола один снимок, Коля увидел, как по лицу ее расползается ужас. Было видно, как ей хочется бросить фотографию и как она не может оторваться от нее. Кочергин, сжалившись над девушкой, пришел ей на помощь и забрал у нее из руки фото. Потом сгреб снимки со стола и прямо так, без конверта, положил их в ящик.

В кабинете установилась гнетущая тишина. Кочергин сидел, откинувшись на стуле, и выжидательно смотрел на Соню.

– Простите меня, – сказала она тихо, едва шевельнув губами, – простите. Я… не знала. Не думала, – она покачала опущенной головой, а потом, неожиданно уронив руки на стол Кочергина, разрыдалась.

Выпив воды и как следует высморкавшись, Соня рассказала следующее.

Примерно за месяц до смерти Лида пришла в школу вся сама не своя. Но девчонки сперва этого не заметили, пока не пришло время идти на физкультуру. Вот тут Лида как-то занервничала, стала жаловаться на головную боль, на живот, девочки заволновались, предложили пойти к врачу, позвонить маме, Лида вроде как согласилась. Потом вдруг отказалась. Сказала, что лучше попросит разрешения у Валентины Викторовны, учительницы по физкультуре, не заниматься в этот день.