Крест командора

– Ежели жители будут обращаться с вами неприятельски, – наказывал Чириков, – то надлежит от них обороняться и возвращаться как можно скорее на судно. Самому же никакого озлобления им не делать и служителей до того не допускать!

Была продумана система сигналов и даны для этого ракеты. Ежели они отсыреют или окажутся неисправными, Дементьев со своей командой должен был подать знак большим костром, лучше ночью. Кроме двух ракет была на лангботе и медная пушка, из которой надлежало выстрелить, как только причалят к берегу.

А берег был уже рядом.

Дементьев со смешанным чувством восторга и тревоги взирал на остроконечные скалы, которые, как «Три брата» в Авачинской бухте, стерегли вход в неизведанный залив. Лангбот вошел в узкий пролив, и «Святой Павел» скрылся из виду.

Течение было спокойным. Но как только скалы расступились, открывая вход в бухту, вода под веслами забурлила, вскипая, как в котле. При выходе из горловины бухты течение делалось все более стремительным, а лангбот – неуправляемым. Водоворот завертел его. Гребцы едва успевали отталкиваться веслами от черных камней, острыми шипами торчащих из пенистой воды.

«Это сулой!» – вспомнил Дементьев рассказы о страшных прибрежных водоворотах, погубивших многих моряков.

Он пытался спасти лодку и людей.

– Весла на воду! Гребите! – заорал он. – Рывком, братцы! Навались!

Но тут лангбот швырнуло на камень. От удара днище лопнуло, как ореховая скорлупа. Страшная сила сорвала Дементьева с банки и бросила на скалы. Он ударился о камень боком и даже не успел вскрикнуть, как мутная тяжёлая волна накрыла его с головой.

2

С утра, не переставая, шёл дождь. С океана порывами дул ветер. Косые капли хлестали по покрытым корою кедра-духмянки крышам барабор[86]. Вода стекала по высоким тотемным столбам у входов в жило. Казалось, что резные изображения покровителей кланов Великого Ворона, Хищного Волка, Стремительной Касатки, Могучего Орла плачут вместе с небом.

В такие ненастные дни охотники куана Ситка[87] не выходят на охоту, ловцы рыбы не отправляются на промысел, подростки и дети не собирают коренья и травы. Все стараются остаться дома. Плетут сети, чинят оружие и утварь, слушают бесконечные рассказы стариков, заунывные песни женщин, едят вяленое мясо, курят калумет – костяную трубку с длинным деревянным чубуком. Даже презренные калги[88] сидят под крышей у самого порога, пока хозяин не пошлёт на ручей за водой или в лес за дровами…

Но сегодня случилось нечто такое, что нарушило привычный ход событий.

Едва рассвело, явились разведчики, следившие за побережьем. Они принесли с собой трех чужаков. Их выловили в водах залива, похожего на горло сосуда. Лодка чужаков наскочила на камни и разбилась. Многие, кто был в ней, погибли. Их тела разведчики спрятали среди камней на берегу. Но и в тех, кого вытащили из воды, жизнь едва теплилась – они сильно побились о скалы.

Кроме того, зоркие глаза старшего разведчика по имени «Умеющий Видеть в Ночи» разглядели в морской дымке каноэ чужаков – огромное, равное по длине трем батам[89] и имеющее белые, словно у чаек, крылья. С этого каноэ прогремело два раската грома.

Всё это было так необычно, что разведчики прекратили наблюдение и вернулись в родной куан. Их появление вместе с чужаками вызвало в племени переполох.

В доме анъяди[90] Латуша, почитаемого за главного в дни мира, собрались знатные люди племени: старейшины, лучшие воины и их предводитель на тропе войны – ханкунайе[91] Аннахуц.

В полной тишине Умеющий Видеть в Ночи повторил свой рассказ. Осмотрели вещи чужаков – блестящую пластину с изображённой на ней черной двуглавой птицей, длинный нож из неизвестного тлинкитам металла в таких же твердых ножнах и совсем непонятный предмет, где металлическая труба с расширением на конце соединялась с отполированной деревяшкой.

Первым, как принято, заговорил хозяин дома Латуш:

– Сова ухнет раз – и зажжётся звезда, ухнет другой – и наступит рассвет, – он любил говорить образами, за что пользовался особым почетом среди соплеменников. – Мы, братья, встречали много рассветов, но такой встречаем впервые. Чужие люди пришли на нашу землю. Необычные люди. Может, это дети Акана[92]? Что говорят об этом духи предков? – повернулся он к шаману – тощему старику с одним глазом.

Шаман долго не отвечал, словно не слышал слов Латуша. Переспрашивать было не принято. Латуш и все остальные терпеливо ждали.

Одноглазый заговорил не по летам зычным голосом:

– У Акана много детей. Киксади[93] – тоже дети Акана. Акан научил нас чтить своих предков, – он пожевал дряблыми губами и продолжал, роняя слова, тяжёлые, как град. – Предки завещали, что однажды море принесет пирогу с крыльями чайки. Теперь слова предков сбылись…

– Что должны делать киксади? Как нам поступить с чужаками? Что говорят об этом духи? – осторожно спросил Латуш.

Одноглазый ответил неожиданно быстро:

– Духи говорят, чтобы ты слушал своё сердце, анъяди…