Крест Марии (СИ)

– Дам монету, – он порылся в кармане изрядно мятых и замусоленных брюк и вытащил монету. – Гляди!

Он приложил к стеклу кругляшек. Я всмотрелась – это был советский рубль, с Лениным.

– Не интересует, – я покачала головой.

– Это деньги! – возмутился очкарик, – тебе больше никто не даст.

– Мало, – пожала плечами я, – я за рубль носки продавать не буду.

– Тебе больше никто не даст! – упрямо повторил он скрипучим голосом, тряся головой, от чего его неопрятные, сальные волосы совсем рассыпались.

– Ничего страшного, – пожала плечами я, – рано или поздно кто-то найдётся, кому носки надо будут. А я никуда не спешу. У меня ещё почти сорок лет впереди.

– Будешь жалеть! – рыкнул он.

– Я бы на что-то из вещей сменяла, – постаралась смягчить свои слова и перевести разговор в мирное русло я. Хватит, и так у меня кругом враги и недоброжелатели. Пусть хоть этот нейтрально относится.

– Нету у меня ничего лишнего! – сердито воскликнул он и добавил, – рубль бери!

На его лице боролись две эмоции – жадное нетерпение обладать носками и обида, что не получается обвести меня вокруг пальца.

Я посмотрела на него и сказала:

– Берите! – я сунула носки в щель.

– За рубль? – торопливо спросил старик.

– Нет, – покачала головой я, – так берите. Вам нужнее.

Очкарик замер, словно громом поражённый, его подслеповатые глазки растерянно заморгали за толстыми стёклами.

– Так? – растерянно переспросил он и руки его затряслись.

– Так, – твёрдо сказала я.

– Ну и дура! – старик суетливо выхватил носки из обменной щели и захихикал тоненьким голосом.

Лязгнул люк и скрыл его лицо.

Я вернулась обратно.

Зачем я так сделала? Любой бы сказал, что я глупая дура. Что в ситуации, когда любая ерунда – крайне необходимая вещь, отдать за просто так любовно связанные шерстяные носки – это на грани сумасшествия.

Но я не жалела. Вот совсем не жалела. Глупый больной старик, он провёл здесь чёрт знает сколько десятков лет, у него вполне может быть, что ничего и не осталось. И он так хотел эти носки. Вот пусть они у него будут. Пусть его ногам будет тепло.

А если он меня обманул. Ну что же. Это не страшно. Моя совесть чиста. А со своей пусть он сам там договаривается.

Я сходила дёрнула рычаг и принялась довязывать очередные носки.

Старика-очкарика я выбросила из головы.

Прошло уже пару дней. Я занималась составлением шифра. Это было капец как сложно. Для меня сложно. И занимало это кучу времени. Но как раз время – это было то, чего у меня очень много. Так что я была не в обиде.

А ещё я мастерила себе «парадное» одеяния. Для стыковок. Разложила кусок бархата, скроила переднюю часть планки. Остальное – довяжу из шерстяных ниток. Если взять спицы потоньше и посильнее затягивать петли, то полотно получится плотным, как будто оно магазинное.

Так я и намеревалась сделать. Нитки чёрного цвета у меня были, желание – тоже.

Вот свяжу и предстану перед всеми как такая себе дама-дама.

Я представила себя в черном бархатном одеянии, в чёрных перчатках, в жемчугах и в небольшой шляпке-таблетке с короткой вуалью, и он удовольствия аж засмеялась. Мы когда-то ходили с Бенджамином в кинотеатр, и я там актрису в таком образе видела.

Вот примерно так я коротала дни. Но были у меня и не очень приятные моменты. К примеру, у меня начал заканчиваться крем для рук. И даже тот, отложенный кусочек сала, что дала мне Вера Брониславовна, увы, подошел к концу. Что делать, я не знала. Как я не старалась беречь руки, использовала перчатки из ткани, и даже из остатков клеёнки скроила себе хозяйственные, но всё равно это помогало мало.

Более того, однажды, рассматривая своё лицо в зеркальце, я обнаружила сразу несколько морщин. Причём были они довольно глубокие. А когда я, ужаснувшись от этого обстоятельства, принялась рассматривать свои волосы и обнаружила там несколько седых прядей – моему ужасу не было предела.

Скажу честно – я рыдала.

Какие там носки?! Я даже есть не хотела, сил находилось только на то, чтобы подняться и сходить очередной раз дёрнуть очередной рычаг.

А нет, я ещё зимний сад поливала. Это да.

Но больше ничего делать не могла – просто рыдала.

Мне было так жаль себя! Я уже столько времени здесь, моя молодость давно прошла, но зрелость, когда женщина находится на пике своей женственности, это тоже проходит и впереди только одиночная камера, и старость.

И я рыдала. Долго. Протяжно. Взахлёб. По-бабски.

Неожиданная стыковка вывела меня из ступора. Слёзы я все выплакала, и последнее время просто тоненько подвывала, лёжа на топчане.

Ничего не хотелось вообще.

Но к стыковке таки я пошла. Просто а вдруг это Акимыч? Я же ему радикулитный пояс отдать должна. Я обещала. И он же ждёт.

Поэтому я подхватила товары на обмен, как могла, так одёрнула своё рубище, и поплелась к окну, надеясь, что имею не слишком осунувшийся и растрёпанный вид.

Как ни странно, это оказался тот мерзкий старикашка в очках, которому я отдала носки.

– Ааа... это вы? – равнодушно сказала я и хотела уже уходить (выслушивать очередную нотацию просто не было сил).

Но очкарик меня удивил.