Крест мертвых богов

Дуло уперлось в затылок, совсем как в тот раз. Вот странность, страха и вправду не было, страх остался за гранью, где-то вместе с желанием жить и утерянным светом Оксаниных глаз.

 – Видишь, все равно тебе… – Никита не пошел до конца, более того, смутился, покраснел и с непонятной поспешностью убрал «наган» на место. – Это потому, что веришь, будто Бог защитит? А если Бога больше нет? Зачем тогда под крестом ходить?

Я не ответил, а Озерцов вдруг сменил тему. Однако нечто мне подсказывало: разговор этот будет иметь продолжение.

 – Крест-то у тебя не поповский. Я помню, Сергей Аполлоныч. Горячий он был. И живой. А тот мертвый…

 – Этот мертвый, – не знаю, зачем я стал уточнять, но Озерцов только хмыкнул презрительно и отвернулся. А рассыпавшиеся по столу ветки отправил в мусорное ведро. Оно, в отличие от кружки, не перевернулось.

Яна

– Осталось привезти еще прочую банду, – Костик был недоволен, страшно недоволен и даже не пытался это недовольство скрывать. – Ты тоже всех пригреешь, за всех заплатишь… меценатка, мать твою.

Он нервно дернул за галстук. Галстуки Костик не любил и надевал лишь в исключительных случаях, наверное, сегодня именно такой, надо бы спросить, но не хочется. Вообще, я томилась желанием поскорее свернуть неприятную беседу и уйти из кафе. Зачем я пригласила его сюда? Хотя нет, это он меня пригласил, а я охотно откликнулась, надеясь хоть ненадолго вырваться из круга проблем, которых с каждым днем становилось все больше. И дело даже не в работе – там все идет по накатанной, и присутствие мое не столь и необходимо. Дело в Гейни, в Даниле, который снова превращается в чуждое, агрессивное существо, и в моей неспособности что-либо изменить. Нет, мы не ссоримся, Гейни вежлива, услужлива и назойлива до тошноты, а Данила молчалив и замкнут, на мои вопросы отвечает односложно, вымученно, с явной неохотой, а вот чтобы самому заговорить…

– Ян, ты когда очнешься? – Костик постучал ложечкой по чашке, привлекая внимание. – Ты вот сидишь и думаешь о том, что бы такого сотворить, чтобы эти детки прониклись к тебе любовью, так?

Я кивнула. Мне незачем врать Костику, мне незачем врать себе, а больше в кафе никого нет.

– Этого не будет, Яна. Никогда. Ты чужая, тебя можно использовать, разводить на бабки, но не любить, понимаешь? Они любить вообще не способны в принципе. Да увидишь, стоит им почуять твою слабость, и начнется: то одно купи, то другое…

– Мне не жалко.

– Конечно, не жалко. Тебе даже приятно покупать что-либо не для себя, а для кого-то еще, но взамен ты ждешь благодарности, отсюда и проблемы. Не жди. Делай только то, что считаешь нужным, и не позволяй им диктовать условия игры. Понимаешь, чем это может закончиться?

– Чем? – черный разговор, неприятный. Светлое кафе в пастельных тонах, скатерти нежно-абрикосового цвета, голубые салфетки и голубая посуда, все вокруг воздушное, легкое, ясное, а разговор черный.

– Тем, что тебя закажут. Данила – твой единственный родственник, если, не дай бог, с тобой что-нибудь случится, все имущество достанется ему.

– Даниле всего пятнадцать!

– Но при этом он уже имеет проблемы с законом, – возразил Костик. – А через месяц, если не ошибаюсь, исполнится шестнадцать. Через два года – восемнадцать… вот только не уверен, что у них хватит терпения еще на два года. Берегись, Яна, это не дети, это – зверята.

– А ты – идиот! – злость клокотала внутри, злость стерла те запахи, которые я начала ощущать после Ташкиной смерти, злость вернула все на круги своя.

Все, кроме Ташки. А Данила – единственное, ради чего еще стоит жить.

И не звереныш он, обыкновенный мальчишка… просто… просто я ему действительно чужая.

– Ты сердишься, – заметил Костик, подымаясь. – Сердишься, потому что знаешь: я прав. Яна, я боюсь за тебя, я очень боюсь. Нет, конечно, я могу ошибаться и дай бог, чтобы ошибался, но будь осторожнее.

– Обещаю, – я подняла ладонь. – И торжественно клянусь.

Костик улыбнулся и, поправив галстук, предложил:

– Слушай, Ян, а может, в гости заглянешь? Ты у меня столько лет не была. Я такие штуки приобрел – обалдеешь…

– В другой раз, – энергия, клокотавшая во мне несколько секунд назад, вдруг иссякла. – Мне еще один вопрос решить надо.