Крест мертвых богов

«…лучше бы мне умереть тогда, в больнице, когда все ждали, что подохну, а я жить хотел и выжил наперекор ожидающим. И Сергея Аполлоновича заприметил, к себе взял, не чтоб защитить, а чтоб ему, такому чистому, барину холеному, интеллигенту сахарному, жизнь настоящую показать, в дерьмо да с головою, чтоб хлебнул, захлебнулся и человеком стал. Он и был человеком, и остался, а я, Оксана, скотина распоследняя. Я ж ни слова, ни словечка в защиту не сказал. И не скажу. Следят, черти. Кто? Не знаю. То ли Гришка, то ли Мишка, то ли оба. Доносят. Теперь любой шаг в сторону к стенке приведет. А я не хочу подыхать вот так, преступником. Я ж за страну, за Родину, за идеи наши. Помнишь, мечтали, как жить станем, когда ни кулаков, ни буржуев со шпионами не останется?»

Лист оборвался, а следующий начинался с новой строки.

«Прости, Оксана, что долго не писал, сил никаких не было. И стыдно признаться, запивал сильно, потому как иначе невозможно. Не признавался он, сукин сын, интеллигент паршивый, барин, урод, тварь белогвардейская, контра недобитая… Ты прости, Оксана, что я так говорю, но мучил он и себя, и меня. Душу гордостью своей выворачивал… ничего, скоро все закончится, представление уже готово, осталось приговора дождаться. А крест его у меня, чтоб помнил, и револьвер тоже. А стрелять сам буду, своею рукой, чтоб наверняка и без мучений. И похороню не безымянным, не заслужил он этого… хотя скотина, что ж он сразу не признался-то? Самому легче было бы, и мне тоже… погано-то как на сердце, нехорошо. Не хочу жить, а сил, чтоб взять и просто пулю в голову, без забав всяческих, не хватает. Собака я, больная и ненужная, а рядом никого, чтоб милосердие оказать… никто не видит, никто не понимает… страна мертвецов… и столица погостом».

– Это он про что? – Данила зачитал последнюю фразу вслух, потому как не понял, а Гейни ответила:

– Про Москву, ясное дело. И про Ленина, который в Мавзолее, ну, мертвый и не похороненный, а погост – типа кладбище такое.

– Понятно, – все равно Данила ни черта не понял, но дальше спрашивать было совсем стыдно, получилось бы, что он вообще тупой. А он не тупой.

– Если б эти письма нашли, его б расстреляли, – продолжила Гейни. – Это я тебе точно говорю, а он долго еще жил, до самой войны.

– А ты откуда знаешь?

– Справки наводила, – Гейни вздохнула. – Кто ж еще о тебе позаботится-то! Ты дочитывай, уже немного осталось.

Последнее письмо было коротким и явно отличалось от предыдущих.