Крест на моей ладони

— Я не воин. А наше мироздание настолько уродливо, что непригодно для жилья. Ты ведь и сам видишь, насколько мерзок и безобразен волшебный мир.

— Большой мир ничем не лучше!

— Возможно, — согласилась я. — Но он хотя бы свободен.

— От чего свободен?! — закричал хелефайя.

— От предначертаний.

Дарко смотрел на меня с ужасом.

— Ты не остановишься. Ты пройдешь этот путь, даже если его придётся проложить через невозможность. А я… я пойду с тобой. Даже вопреки воле всевладыки. Моё сокровенное имя Элунэль. Владей им отныне и навечно.

— Почему ты делаешь мне столь щедрый дар как твоя жизнь, Элунэль?

Он улыбнулся.

— Ты не стала убивать охрану верховного предстоятеля, хотя и могла. Сняла чары с моего дальдра. Освободила от своего проклятия людей всевладыки. Такого не делал ещё никто из высших.

— Элунэль, я нулевичка. И низшая каста, если говорить об альянсовском Табели о званиях.

— Чушь всё это, — презрительно фыркнул хелефайя. — Главное — дела, а не Табель и волшебнические ранги.

— Что ж, — сказала я. — Отказываться не буду. Вполне возможно, мне действительно понадобится помощь. Но оставляю тебе право разорвать клятву и уйти.

— Даже не надейся, — твёрдо сказал Элунэль. Верхушки ушей наклонились вперёд, а кончики упрямо приподнялись. — Не уйду.

Я поблагодарила его улыбкой и рукопожатием.

* * *

Все стихийники наделены долгой молодостью. Например, хелефайи почти всю свою нескончаемо длинную жизнь выглядят на восемнадцать-двадцать лет. У вампиров самое зрелое обличие — тридцать лет, но это бывает редко, как правило, выглядят они лет на двадцать пять.

В первые дни жизни в волшебном мире странно было видеть, как стихийники называют мамами и папами, а то и бабушками-дедушками тех, кто выглядит их ровесниками, но вскоре я научилась определять приблизительный возраст волшебнокрового люда по глазам, и неловкость исчезла.

Иштвану Келети, повелителю Лунной Розы, немногим больше пятисот лет. Выглядит на двадцать восемь. Рижина — на двадцать два. Отец и дочь очень похожи, только у Иштвана глаза не синие, а карие, и волосы рыжие.

Иштван подписал договор об аренде и чек, отдал мне бумаги. Мы обменялись рукопожатием. Гремлин принёс вино, эльф — поднос с печеньем.

— Как только они летают вопреки всем законам гравитации? — в очередной раз удивилась я. — Крылья слишком маленькие и хрупкие, чтобы удержать в воздухе их самих, не говоря уже о грузе.

— Это волшебство стихий, — ответил Иштван. — В одинарицах ни гремлины, ни эльфы летать не могут.

— Тогда почему вампиры не летают? — спросила я. — Вы ведь свободно владеете волшебством стихий.

— Для полёта нужны крылья, а это, — вампир растопырил кожные складки, — балансир, отражатель, локатор, но только не крылья.

Я пожала плечом.

— Вам лучше знать, — сказала я по-русски, — но слово «тхары» всегда переводилось как «крылья».

— Всех вводило в заблуждение внешнее сходство, — на торойзэне ответил Иштван. И добавил по-русски: — Но это не крылья.

Пропиликал мобильник. Вероника прислала новую песню Ромашки.

— Плохие новости? — насторожилась Рижина.

— Даже не знаю, что ответить. Творчество этой певицы мне очень нравится, но каждый раз, когда я впервые слушала её новую песню, это становилось предвестником крутых и необратимых перемен в моей жизни.

— Тогда сотри её!

— Нет, — покачала я головой. — Если это совпадение, то глупо его бояться. Если действительно предсказание, то выслушать предупреждение всегда полезно. Кто предупреждён, тот вооружён.

— Как её зовут? — заинтересовался Иштван.

— Romashka.

— По ромашкам гадают о будущем, — заметил Иштван.

— Не гадают, а играют в гадание, — ответила я и включила плеер.

Ты для нас и проклятье, и боль,
Но при этом — живая вода.
Жгут слова твои как рану соль,
Но согреют они в холода.

Паутина из веры и лжи

Нас сковала покрепче цепей,
Ранят душу как будто ножи
Грани острые прожитых дней.
Всё впустую, напрасны мольбы,
И судьба раздаёт лишь пинки,
Но твердишь ты нам: «Вы — не рабы,
Вы свободны как волны реки!».

Не боишься ты лютых угроз,

И не сладок посулов дурман,
Не отравишься горечью слёз,
Не уйдёшь и в мечтаний туман.
Паутине из веры и лжи
Не под силу тебя удержать,
Все слова твои точно ножи
Могут путы её разрубать.

Ты для нас и проклятье, и боль,

Но при этом — живая вода,
Не останешься, как ни неволь,
И не бросишь ты нас никогда.

У Иштвана дрогнули тхары. Рижина отвернулась, отошла к окну. Эльф и гремлин торопливо собрали посуду и упорхнули. Я пробормотала «До свиданья» и пошла домой.