Крест на моей ладони

— Единственное спасение для нашего народа, — жёстко сказал он, — стать частью Разноединного Царства. Отказать Хелефайриану ты не имеешь права. Что решило нашу судьбу — случай, твоя рассеянность или чрезмерная аккуратность Идзумы, я не знаю. Наверное, всё сразу. Но одно непреложно: Хелефайриан принадлежит вам, государыня. И вы обязаны защищать своих вассалов от любой беды, даже если это гнев Предрешателей. Всевладыке я объясню ситуацию сразу же, как получу аудиенцию. Завтра или послезавтра, — одному из лучших фармациев Хелефайриана долго ждать не придётся.

— Да, — ответила я. — Девятка не тронет ни одного из вас, клянусь.

Из-за деревьев, с противоположной пиршественной поляне стороны, донеслась музыка. Необычная для хелефайев мелодия. Даже слишком. Я вздрогнула — кто-то играл на лютне Сашкину песню. У Сашки голос был хрипловатый и жёсткий, да и вокальные данные, если честно, никакие. Слушателей он покорял глубочайшей, предельной эмоциональностью исполнения, его полнейшей искренностью. В каждую песню Сашка вкладывал душу, жил в них как в собственной коже. Его песни делались не для вокалистов, а для актёров, их нужно не петь, а воплощать как сценический образ. Вокал в них дело десятое.

Голос хелефайи прозрачный и звонкий как родниковая вода, лёгкий как цветочный лепесток, а диапазону и совершенству звучания позавидует любой вокалист. Такое пение — красота сама по себе, осмысленные слова ему не нужны. Как, впрочем, и всем здешним бардам.

Но этот парень рискнул ступить на иную тропу.

Не смотреть бы эти сны —
Пробуждения трудны.
В жизни всё наоборот:
Словно хина горек мёд,
По расплёсканной крови
Ходим в поисках любви.

Вновь смотрю я эти сны,
Пусть глаза обожжены
Видом радостных картин,
Что разбитый мир един,
И добро сменило зло,
Боль всю ветром унесло.

Не забыть бы эти сны
От весны и до весны,
Не терять бы в суете
Тропку к радужной мечте.
Не растратить бы себя
О несбывшемся скорбя.

Я сжигаю эти сны —
Маяки всегда нужны.
Ярко светится костёр,
Не погаснет до тех пор,
Пока есть кому идти
По нелёгкому пути.

— Хорошо поёт, — тихо сказал Ильдан, когда песня отзвучала, — душевно.

Я пожала ему руку.

— Пока людям нужны Сашкины песни, мой сын жив, — ответил Ильдан.

— Хотите увидеть певца? — предложил Миденвен.

— Обязательно, — сказал Ильдан. — Но позже. Сейчас нам пора возвращаться.

На прощание Далуринг подарил мне запасное астральное зеркало. Я приказала установить его в одной из самых удалённых комнат дворца и, в отличие от всех остальных владельцев, приставила к нему не хранителей, а солидную вооружённую охрану: визит Девятки мне без надобности.

А вот канал прямой связи с Предрешателями пригодится.

* * *

Куда Верховные Хранители сбежали со своей виллы, неизвестно, — от систем наблюдения Кошуриной они оторвались. И уже десятый день не предпринимают никаких активных действий. Аудиенцию у Дуанейвинга Миденвен до сих пор не получил, чему я трусливо порадовалась.

В МИД поступает всё больше заявлений от кейларов. К счастью, почти все они умеют жить на основице. Зато многие маги и оборотни — нет.

В Царство приходит всё больше новых людей. И столько же уходит. Ушли почти все лигийцы и альянсовцы, которые были на штурме Надмирья, в том числе и дикая община Анрой-Авати. Роберт ходит как пришибленный, но вернуть Рижину не попытался. Сказал, что это её право и её выбор. Волшебный мир сейчас похож взбаламученную воду, пройдёт ещё немало времени, пока всё успокоится, а люди примут окончательное решение. Значит, надеется, что Рижина вернётся сама. И не только Рижина.

Я сидела на скамейке под яблоней. Мама подрезала розы. Ей очень нравятся цветы, но дома обзавестись собственным садом не получилось. А теперь даже цветочный магазин открыть можно. Папа сразу же занялся ремонтными мастерскими в порту. Родители Егора искусствоведы, так что без работы тоже не остались. Сам Егор, как и хотел, устроился в римский центр травматологии.

Пискнул мобильник.

— Государыня! — в голосе дежурного звенела паника. — Зеркало пробуждается!

— Сейчас приду. Объявите сбор три.

— Что-то случилось? — встревожилась мама.

— Да так, рутина. — Я сказала правду: на войне вражеское наступление действительно становится рутиной.

Мама поверила, успокоилась, вновь занялась розами.

Я пошла в зеркальную комнату. Там уже собрался Верховный совет и Тимурова бригада.

— К сбору один готовы, командир, — доложил он.

— Надеюсь, обойдёмся без прямых боевых действий, — сказала я.

— Хотелось бы.