Крест поэта

Вы сможете понять, Алексей Александрович, как это было здорово трудно мне, в сущности, очень “зеленому* человеку, в “тех” условиях, в “той” среде, день за днем, год за годом думать, верить и жить, во всем стараясь не падать ниже себя самого и, хотя бы в собственных глазах, быть достойным своих учителей и старших товарищей.

За все эти тяжелые годы я знал множество человеческих судеб, видел жизнь во всех ее переплетах и, насколько это было возможно в положении осужденного государственного преступника, не переставал учиться и жить своими любимыми думами, поисками и трудами, всегда чувствуя себя готовым к творческой работе.

И вот на сорок четвертом году жизни, наконец-то получив полную гражданскую свободу, испытав муки творческого голода и отнюдь не чувствуя себя нищим, я дожил до того состояния, когда некуда деваться, не писать — нельзя. Ну а писать — нельзя, нет возможности даже завершить незаконченные, требующие отделки рукописи, еще и не знавшие товарищеского суда.

Дело в том, что за последние годы, выйдя из лагеря с 39-й статьей в паспорте, я не имел права проживать ни в одном крупном городе и выбирать любую работу по душе. И вот, четыре года, живя в предгорьях Памира, работаю бухгалтером МТС, ради заработка, отдавая все свое время и силы этой все усложняющейся по своей трудности профессии. И не так уж крепко теперь мое здоровье, чтобы после 10-12 часов ежедневного труда с видимой пользой я мог заниматься любимым творческим делом... Мириться с такими потерями больше невмоготу.

Я не знаю, какое будущее готовит мне реабилитация, и уверен только в одном, — если не смогу отвоевать от каждого рабочего дня хотя бы несколько,— по-настоящему творческих часов, — не будет мне в жизни ни покоя, ни радостей, ни свободы.

Вы не можете не понимать моего состояния, Алексей Александрович, а если можете и верите, то помогите мне вырваться за эту последнюю грань расколдованного круга к своему любимому труду, к старым товарищам по поэзии.

Только, пожалуйста, не посчитайте меня выжившим в заключении из ума литературным маньяком и не примите за какого-нибудь воскресшего из тюремной параши одичавшего летописца времен культа личности, ежовых рукавиц и лагерных тайн системы НКВД.

Простите за несуразное длинное письмо, за кажущиеся громкими слова и фразы (редактировать некогда), за отнятое у Вас время.

Не откажите порадовать ответом.

Борис Ручьев.

Конец 1956 г.

Наверное, у меня слабые нервы: я не могу спокойно читать заявление и биографию Бориса Ручьева. Трагическое ликование. Взлет израненного орла над бездонной кровавой Колымою. Надежда на грядущий успех, намек на завтрашнюю славу. И обещание — быть солидным, быть точным, быть верным, как вчера, как сегодня. Колыма, Колыма, ты — вечные сумерки России!.. Ну кто осмелится в чем-то упрекнуть Ручьева, кто?

Правлению Союза Советских

писателей СССР

б. члена ССП

Ручьева (Кривощекова)

Бориса Александровича

Заявление

Я был членом Уральского отделения ССП с 1934 г., т.е. со времени ликвидации РАПП и организации Союза. В 1937 году, 24 лет от роду, будучи работником комсомольской газеты, я был арестован органами НКВД в Челябинске по клеветническому обвинению в к/р (контрреволюц. — Л. Гальцева) преступлении.

Только в конце 1956 года ВК ВС отменил судебное решение по моему делу и реабилитировал меня.

Почти 20 лет я был насильственно отстранен от любимого дела жизни — литературного труда. Несмотря на это, все годы отчуждения я работал над собой, изучал поэзию, читал все, что можно было достать нужного для... литературу, писал стихи, обдумывал будущие работы, старался держать себя в творческой готовности. Иначе я не смог бы дожить до радости реабилитации. Прошу Правление ССП СССР восстановить меня в своих рядах и помочь мне наверстать своим трудом упущенное не по моей вине.

Отставать не буду. Звание члена Союза буду нести с честью, выполнять обязанности и все требования народа и партии, вполне мною понятые.

В юности, будучи молодым поэтом, многое было написано мною слабо, не таю. Через 20 тяжелых лет я чувствую себя богаче знанием жизни, людей, и мне кажется, умением выразить свои замыслы. Теперь мое единственное желание — создать произведения, достойные образцов советской литературы.

Стремиться к исполнению этого желания всю свою жизнь я обещаю Правлению ССП.

Мне 44 года, а в этом возрасте, как все... знаете, советские люди всегда бывают хозяевами своей жизни и слов.

Прошу не отказать в моей просьбе и считать меня в строевом составе Уральской организации Союза,— куда я возвращаюсь, считая своей обязанностью помогать товарищам расти...

Борис Ручьев.

А я тянусь и тянусь к стихам его, возвращаюсь и возвращаюсь:

Как горько нам -

под стражею в этапах

по родине пройти в июльский день,

почувствовать лугов медовый запах,

увидеть крыши отчих деревень.

Не мимо ли станицы Еткульской их вели, законвоированных и пронумерованных?

Новые русские оккупировали нас. Кто Они?.. И те, засланные к нам в запломбированных вагонах, -новаторы: столько лагерей отгрохали! Геноцид.

АВТОБИОГРАФИЯ