Крест в круге

Лика приплелась домой в третьем часу ночи – поцарапанная, зареванная и обессиленная. Не раздеваясь, она бросилась на кровать лицом в подушку и некоторое время лежала не шевелясь. Потом быстро встала, скинула с себя одежду и босиком потопала в ванную.

Она долго стояла под душем, подставляя лицо горячим потокам, и плакала. От унижения, от обиды, от досады на саму себя и от усталости. За те месяцы, что Лика жила в столице, она устала больше, чем за последние годы в Тирасполе. Устала от неизвестности и безысходности, устала от жалости к самой себе, устала от одиночества…

Она вспомнила отвратительного типа в пыльном и полутемном кафе, почувствовала его ледяные руки на своей груди и в паху, и дрожь омерзения пробежала по ее телу. Негодяй! Какой негодяй! А она… Она просто дура! Набитая дура, которая так и не научилась разбираться в людях, не научилась чувствовать обман.

«Тот, кто пытается тебя обидеть или задеть твою честь , – прозвучало отчетливо в шуме льющейся воды, – всегда будет наказан… Но когда меня не будет и когда не будет никого, кто бы мог тебя защитить, тебе придется это делать самой…»

– Погоди же, мерзавец! – прошипела Лика, отплевываясь от горячих ручейков, струящихся по лицу. – Попомнишь ты меня!

Через секунду она почему-то вспомнила мужа, его дрожащие в слюнявом бессилии губы: «С-сука! Похотливая дрянь!»

И со злостью крутанула кран горячей воды на полную мощность.

Вытираясь большим махровым полотенцем, Лика стала понемногу успокаиваться. Злость и боль утихли и уступили место щемящей грусти. Она вспомнила мать и ее нежные ладони на своих нелепых кудряшках: «Ты моя красавица…»

Вспомнила отца, его большие жилистые руки, которыми он смахивал паутину горестных мыслей с морщинистого лица:

– Лакрима… Вы у нас уже взрослые, детки…

А потом, укладываясь в постель в темноте, чтобы не разбудить безмятежно спящую Мухину, Лика вспомнила парня, встреченного в отеле. У него необыкновенные глаза. Умные и вместе с тем невыразимо печальные. Красивые глаза… Бездонные…