Крест

«Вспомни своего отца, вспомни Симона Дарре…»

Однако в глубине души она не чувствовала, что простила Эрленду. Она не могла простить, потому что не хотела простить. Обеими руками вцепившись в чашу своей любви, она не хотела выпустить ее даже теперь, когда на дне этой чаши осталась лишь одна, последняя, терпкая капля. В тот миг, когда она сможет простить Эрленду, перестанет думать о нем с этой испепеляющей горечью, сгинет все, что когда-либо было между ними.

И вот она простаивала службу за службой и чувствовала, что ее усилия бесплодны. Тогда она пыталась молиться: «Святой Улав, помоги мне, сотвори чудо в моей душе, чтобы я могла молиться истово – думать об Эрленде с христианским смирением в душе». Но она сознавала сама, что не хочет, чтобы эта ее молитва была услышана. А стало быть, она напрасно молит о спасении ребенка. Эрленд-младший был залогом, врученным ей господом: «Выполни одно-единственное условие, и ты сохранишь дитя» – но условия этого она не принимала. А лгать святому Улаву бесполезно…

И вот она сидела над больным ребенком. Слезы неудержимо катились по ее щекам; она плакала беззвучно, все с тем же застывшим, серым, каменным лицом, только белки глаз и веки у нее краснели. Если кто-нибудь заходил в комнату, она поспешно утирала слезы и снова сидела безмолвно и неподвижно.

А между тем как мало было нужно, чтобы растопить ее сердце. Стоило одному из старших сыновей войти в комнату, бросить взгляд на маленького братца и сказать ему несколько ласковых слов, и мать еле удерживалась от громких рыданий. Она знала: поговори она со своими взрослыми сыновьями, выскажи им свой страх за новорожденного – и сердце ее смягчится. Но теперь мальчики сторонились ее. С того самого дня, как, вернувшись домой, они узнали, какое имя она дала их меньшому брату, сыновья Эрленда еще крепче сдружились между собой и еще больше отдалились от матери. Однако как-то раз, глядя на малыша, Ноккве сказал:

– Матушка, разрешите мне… дозвольте мне поехать к отцу и сказать ему, что мальчик болен…

– Теперь ему уже ничто не поможет, – с отчаянием ответила мать.

Но Мюнан этого не понимал. Он приносил маленькому братцу свои игрушки, радовался, когда ему разрешали подержать малютку на руках, и уверял, что тот ему улыбается. Он все время ждал возвращения отца и спрашивал себя, понравится ли ему братец. Кристин сидела молча, с посеревшим лицом, и душа ее исходила кровью от болтовни мальчика.

Теперь новорожденный высох и сморщился, как старичок, а глаза его стали неестественно большими и прозрачными. И все же он начал улыбаться матери… При виде этой улыбки Кристин беззвучно застонала. Она гладила крошечное, тщедушное тельце, сжимала в ладонях маленькие ступни – никогда этот ее сыночек не будет изумленно тянуться ручонками к нежным розовым загадочным предметам, которые мелькают над ним в воздухе, не понимая, что это его собственные ноги. Никогда этим крохотным ножкам не придется ходить по земле…

И вот, когда долгая неделя, которую она проводила у кровати умирающего ребенка, подходила к концу, Кристин одевалась, чтобы идти в церковь, и думала: «Теперь-то уж я смирилась». Она простила Эрленду. Что ей до него? Только бы сохранить единственное, бесценнейшее ее сокровище, и она готова простить этому человеку.

Но когда, падая ниц перед распятием и шепча «Отче наш», она доходила до слов «…sicut et nos dimittibus debitoribus nostris»,1 (Яко и мы оставляем должникам нашим (лат.) ее сердце каменело, точно сжавшийся для удара кулак. Нет!

И она заливалась отчаянными, исступленными слезами, потому что она не могла захотеть простить.

И так накануне праздника Марии Магдалины Эрленд, сын Эрленда, умер неполных трех месяцев от роду.

VII

В эту осень епископ Халвард совершал поездку по приходам, расположенным в северной части долины. В Силь он прибыл в канун праздника апостола Матфея. Епископ уже более двух лет не выезжал так далеко на север, и за это время в поселке подросло много детей, ожидавших первого причастия. Среди них был Мюнан, сын Эрленда, – ему исполнилось восемь лет.

Кристин попросила Ульва, сына Халдора, подвести мальчика под благословение епископа: у нее не осталось теперь в поселке ни одного друга, к кому она могла бы обратиться с такой просьбой.

Ульв приметно обрадовался ее приглашению. Когда зазвонили к. поздней обедне, Кристин и Ульв с мальчиком втроем направились к церкви. Старшие сыновья, кроме Лавранса, который лежал в лихорадке, уже побывали у ранней обедни и решили пропустить позднюю, потому что в церкви с самого утра негде было яблоку упасть.

Проходя мимо дома управляющего, Кристин обратила внимание, что к частоколу привязано несколько чужих лошадей. А вскоре после того, как Кристин и ее спутники вышли на дорогу, их обогнала целая группа всадников, впереди которой ехала Яртрюд. Ульв сделал вид, что не заметил ни жены, ни ее родичей.