Крестьяне-присяжные

– Чего его оправдывать? Его бог оправдал.

«Бог оправдал! – повторил про себя Фомушка. – Им одним еще и правда на земле крепка!» – думал он, вспоминая Архипа Сука.

– А вот эти тоже с вами, мужички-то пешеходные! – показали ямщики купцу на присяжных. – Только им, должно, за вашим степенством не угнаться. Вы все торопите: проворней да проворней, а то штраф возьмут… А вот они пешком… Неужели ж скорей нас приедут на липовой-то машине?

– Да кто это?

– Чередные… Присяжные… Вместе судить будете.

– Мы купеческого звания.

– Ноне все одно, что пеший, что на троечке, – все на одной скамеечке сидят!

– Нет, мы в отдельности должны. Слышишь, – обратился купец к жене, – мы полагали сами по себе, своим разумом судить, а нас с лапотниками сажают. Это все неправда, я так полагаю.

Антипка опять запел кукушкой.

– Ну, Антипка, потешь! – начали приставать мужики. – Може, его степенство еще пожалует. Сыграй нам суд, как тебя в крепостные хотели опять обернуть. Вишь, вот здесь все судьи собрались.

– Спроси, может, пророчествует? – посоветовала купчиха мужу.

В это время подбежала к станции маленькая, сморщенная и горбатенькая старушка в черном с белыми горошинками платье, в накинутом на плече зипуне; грозно сверкнула она глазами на мужиков, причем сухие губы ее беззвучно шевелились и подергивались, а острый подбородок трепетал; молча схватила Антипку за руку и, таща за собой, почти бегом пустилась с ним вдоль улицы на противоположный конец села. Антипка загоготал во все горло.

– Это кто будет? – осведомился купец.

– Сестра… Тоже будто маленько и с ней поприттчилось… Ведьма ведьмой стала, никому голосу не подает, ни с кем с того раза слова не говорит.

– Так все и молчит?

– Все и молчит. У нас часто бывают эдакие молчальники из стариков: молчат год-два, смотря как по обещанью, потом опять заговорят.

– С чего ж они… С обиды?

– Богу служат!

– Двое их только… Семьи-то у кукушки?

– Двое. Так и живут теперь в келийке безгрешно на конце… Любит его старуха-то сестра: в праздник вымоет, вычешет, рубаху красную наденет, шаровары плисовые (целую зиму нитки сучила – на то и купила; работящая старушка, – у нее всегда все в довольстве), в церковь сводит, по знакомым которым вместе ходят… Только беда, ежели увидит, что над ним потешаются.

– Чем же они живут? Сбирают у вас?

– Нет; кое-что, сказываем, робит старуха-то, а то и сбирают. Только от нас никак не принимает. По стороне ходит.

Присяжные послушали и пошли снова в путь. Проходили мимо последней избы, «келийки». Вдруг из нее выбежала та же старушка в платке горошком, поддерживая что-то в переднике, и молча стала оделять присяжных ржаными лепешками.

– Да за что это, кормилка? Не надо нам… Господь с тобой! Самой пригодятся, – сказали присяжные.

Старушка замотала головой и повалилась им в ноги.

– Ну, ну… Не гневайся, милая. Мы твоим добром не гнушаемся. Спаси тебя, господи, скорбную!

Все присяжные сняли шапки, перекрестились и вышли из села.

– Ко-окку-у! Ко-окку-у! Иго-го! – раздавались им вслед из келийки безумные выкрики Антипки.

Они уныло вслушивались в них, удаляясь все дальше и дальше от села, пока ветер перестал доносить до них эти дикие, прерывистые звуки и пока, наконец, они замерли совсем.

– Дело наше, милые, ответное пред богом и людьми! Как восковая свеча пред образом – вот оно какое! – проговорил Фомушка после долгого молчания и еще раз перекрестился.

Ему не отвечали – то ли от усталости, то ли от чего другого. Но только в эту минуту, может быть, более чем когда-нибудь, все присяжные чувствовали свою близость к «народному греху и несчастию», сознавали нравственную обязанность пред ним и думали одною думой с Фомушкой.

Глава вторая Первое знакомство с новыми правами

I Пеньковцы приспособляются

Поздно к вечеру присяжные входили в губернский город.

Долго шли они по длинной Московской улице, освещенной изредка мигавшими фонарями, отбиваясь от бросавшихся под ноги собак; наконец подошли к площади с собором и присутственными местами.

– Это она, что ли, Лука, округа-то? – спросили присяжные и, сняв шапки, стали креститься на собор.

– Она самая. Вот тут, братцы, горя-то нам кажут… Тут их насмотритесь.

– Насмотримся… Вишь, в какие хоромы засадят!

– На старое место нас, что ли, поведешь?

– Знамо. Все ж по знакомству безопасней. Присяжные прошли на другой конец города и остановились среди Ямской слободы у постоялого двора.

– Сюда, молодцы, сюда пожалуйте! – зазывал их с крыльца постоялого двора мужик с фонарем. – Господа присяжные? Ну… сюда… здесь стояли… Это уж всем известно – наш двор для господ присяжных.

– Будто как не тот хозяин-то, – сомневался Лука.

– Как не тот? Что ты, голубчик! Господь с тобой! Что со мной поделалось! Ты вот завтра посмотри-ко, посветлее будет, – он самый…

– Завертывать, что ли, ребята?

– Мотри, не налететь бы… Четырнадцать ден ведь жить-то… – опасались путники.