Крестьянин и тинейджер

Паспорт нашли. Мать поглядела на себя в паспорте, на свои детские и круглые, испуганные глаза и горько вздохнула. Гера унес этот паспорт к себе, сравнил его обложку с обложкой книги. Цвет совпал, и это Геру обрадовало. В тот вечер он не включал компьютер, пытался читать письма Суворова и ни слова в них не понял. Спать лег рано, надеясь поскорей уснуть и тем приблизить следующий день. «Завтра узнаю, как тебя зовут. Спокойной тебе ночи», – сказал он вслух и тотчас уснул.

Они встретились на следующий день. Потом Татьяна была занята; они не виделись два дня, и во второй, последний день той первой их разлуки Гера в тоске позволил себе выпить виски в баре на Солянке. Вкус виски ему понравился. На третий день они гуляли по Москве до темноты, он, как всегда, не знал, о чем ей рассказать. Он не хотел признаться в том, что он всего лишь школьник, и потому не говорил ей о своем бессрочном прогуле. Молчал и слушал ее. Она рассказывала о Москве, о каждой улице, которой они шли, причем рассказывала так, словно жила в те времена, о которых рассказывала, словно жила всегда. На Большой Бронной она коротко кивнула на безжизненные темные окна серого дома напротив желтого двухэтажного старинного особняка и, не задерживаясь возле него, сказала: «Здесь был ГУЛАГ».

Гера признался: «Я слышал о ГУЛАГЕ, но думал, что он где-то на Севере, – увидел ее быстрый взгляд и поправил себя: —Я хотел сказать: в Сибири».

Она надолго замолчала. Проходя мимо «Макдоналдса», он, лишь бы молчание прервать, заговорил о телепередаче, где говорили о варягах – что-то в той передаче его намедни возбудило, должно быть, из-за выпитого виски. В ответ Татьяна высказала все, что она думает о телевидении – так резко, зло и хмуро, как если б Гера ее чем-нибудь обидел. Он испугался. Она смягчилась и впервые его поцеловала.

Утром Гера объявил Панюкову, что хочет срочно поговорить с родителями. О своем желании услышать наконец голос Татьяны, он не сказал. Достал из горшка мобильник, сунул его вместе с зарядным устройством в карман куртки и собрался в Пытавино – помня о том, что только там работает мобильная связь.

– Зачем тебе в Пытавино? – подсказал ему Панюков, провожая на автобус. – Позвонишь из Селихнова, с игонинского телефона. Лика тебя соединит и денег не возьмет. Можно и с почты, но там долго ждать и не бесплатно…

Гера вслух не возражал, но про себя решил доехать до Пытавина: он не хотел говорить с Татьяной при посторонних. Тут Панюков вмиг поменял его планы, вручив ему сложенный вчетверо линованный листок:

– Скажи Лике, чтоб отдала электрику Рашиту, но только сразу, как появится. Тут про твою розетку и про наши с ним дела.

– Кто эта Лика? Я ведь не знаю никого, – недовольно отозвался Гера, глядя в сторону, на внезапно загудевшее шоссе, и зажмурился. Автобус приближался к остановке; в его огромном лобовом стекле пылало утреннее солнце.

– Ты ее видел, – успокоил Панюков. – Такая, с красными волосами, и не замужем… Но не задерживайся слишком, мы тут люди нервные.

Гера вошел в приемную Игонина, и глаза его ожгло горячим солнцем, бьющим в окно. Лика, склонившаяся над компьютером, обернулась; лицо ее расплылось в такой улыбке, как если бы она не улыбалась, а зевала после радостного пробуждения. Она и зевнула, не переставая улыбаться – и широко потянулась, выпрямляясь над столом.

– У вас другие волосы, – сказал ей Гера.

Волосы были зелено-желтыми.

– Да, перекрасила вчера, – тряхнула волосами Лика. – Но это не для красоты, а чтобы не скучать. Если ты к начальству, то начальства нет.

– Як вам.

– Что, правда?

– Правда.

Лика опять зевнула, улыбаясь.

– По делу или так?

– По делу.

– Жаль, – искреннее вздохнула Лика. – Ну? Я тебя слушаю.

Гера продиктовал ей свой московский номер.

К телефону подошла мать; говорила с ним испуганно, отрывисто и хрипло дышала в трубку. Сказала, что приходили двое из военкомата, с милицией; на Истре участковый даже заглядывал на дачу:

– …Мы им с отцом сказали, что ты уехал в экспедицию с друзьями, в какую, мы не знаем… Сказали, что ты путешествуешь с места на место и с тобой нет никакой связи. Они нам не поверили, что есть места, где нет никакой связи, но все равно ушли; они скоро еще придут, но ничего тут не поделаешь… Герочка, как ты там питаешься?

– Да не волнуйся ты; ем на убой, – ответил Гера чересчур уж весело, и мать насторожилась:

– У тебя все хорошо? Ты ничего от нас не скрываешь? Ты ничего не хочешь мне сказать?

…Закончив разговор, Гера передал Лике записку Панюкова для электрика и, заодно, мобильник с зарядным устройством. Попросил подзарядить. Лика нашла под столом свободную розетку. Гера подался к выходу, сказав, что погуляет, чтобы не мешать ей, пока мобильник заряжается.

– Сиди, ты мне ни капли не мешаешь, – сказала Лика жалобно, но он развел руками и вышел из конторы.