Крестьянин и тинейджер

– Давно пора, – сказал Гера с облегчением, но полной легкости мешала новая, совсем не схожая с похмельной, необъяснимая тревога. Гера спросил себя, откуда она вылезла, и понял вдруг: из слова «нокия». Быстро встал, быстро вошел в дом Панюкова, там заглянул в горшок для телефонов. Горшок был пуст. Выбежав из дому, увидел: грузовик вдали уже сворачивает к шоссе.

– Стой! – крикнул Гера.

Зад грузовика качнулся и исчез за поворотом. Гера бросился вдогонку, скоро понял: не догнать – и, не добежав до насыпи, уныло повернул назад.

На поваленном штакетнике сидел хмурый Панюков. Сказал, увидев Геру:

– Пошли, поможешь мне. Корова убежала, будем искать, – встал на ноги и зашагал, не оборачиваясь, через пустошь к лесу.

Гера догнал его не сразу. Спросил, с трудом дыша:

– Зачем ей убегать?

– Я ее торопил, она и рассердилась, – ответил Панюков уныло, – взбрыкнула и – через осоку, в чащу, напролом.

Шли рядом, в ногу, не сбавляя шаг.

Гера угрюмо сообщил:

– Мобильник из горшка пропал. Они украли мой мобильник.

– Зачем – украли? – равнодушно отозвался Панюков. – Может, забрали по ошибке.

– У тебя есть их координаты?

– Нет. Этих я вижу первый раз.

Гера споткнулся на ходу, сказал с досадой:

– А говорил, что ты их знаешь, что они военные…

– Не говорил, что знаю.

– Но почему тогда ты знаешь, что они военные?

– Охотиться на лося по закону можно только с октября, – веско ответил Панюков, входя в лесную тень. – А что у нас сейчас?

– Июнь.

– Вот то-то же.

– Может быть, просто браконьеры? – предположил Гера, вслед за Панюковым погружаясь в прохладу леса.

– Простые браконьеры всегда прячутся, – возразил Панюков, ступая по мягким вздутиям мха, – а эти сюда – с песнями, в открытую. Значит, военные… Да и какая теперь разница? Теперь они все ходят в одинаковом.

Ходьба по мху и хвое, в холодноватом пару камышей, осок и папоротника, в сухом настое вереска и сосен так Геру раззадорила, что скоро он забыл о цели ходьбы: шел за спиной Панюкова и совсем не думал об исчезнувшей корове. Высох под рубашкой похмельный пот, сердце уже не колотилось заполошно, но упруго пританцовывало, прошла и сушь в гортани, Гере даже захотелось петь. Он и запел, не зная слов, вроде, вальсок, но Панюков петь запретил:

– Ты кончай орать, а то собьешь дыхалку и устанешь. Нам уставать нельзя. Нам надо догнать ее, пока ее здесь волки не задрали.

Гера не испугался, но притих:

– Здесь есть волки?

– Они везде есть, – бросил Панюков через плечо и зашагал еще быстрее.

Гера, уже молча, шагал следом. Теперь он думал об усталости и вскоре точно начал уставать. День был безветрен, деревья наверху – неподвижны, лес вокруг звенел, вгоняя в сон и скуку. Гера отстал и недовольно крикнул Панюкову:

– Ты бы лучше позвал ее.

– Ее не позовешь, – рассудительно отозвался Панюков, – у нее нет имени.

– Ты по любому имени зови. Вдруг и услышит.

Панюков не ответил и никакое имя выкликать не стал; шагал и шагал сквозь лес по кругу, по старым просекам и тропинкам, упрямо продирался сквозь кустарники, сбегал, едва не падая, в овраги, потом карабкался наверх; Гера еле поспевал за ним. Когда уже под вечер они вновь вышли к Сагачам, Гера валился с ног.

На пустоши, на своем месте, лежала на боку корова.

– Вот умница, – растерянно и виновато сказал Панюков, – сама пришла.

Он подошел; корова поглядела на него и отвернулась.

– Может, нам ее Умницей назвать?

Зови, как хочешь, зло подумал Гера и, путаясь в траве ногами, побрел к себе.

Отпер дверь и прянул назад от смрада. Вошел, зажмурясь, в дом, пооткрывал все окна настежь и быстро вышел вон.

– «…Так хорошо поговорили, что не могу закончить разговор. Как ушел с почты, так сразу и отправился в Пытавино. Думал: куплю новый мобильник и снова позвоню тебе уже с него. Но не купил. И деньги были, и мобильники в Пытавине не очень дорогие, есть и совсем дешевые подержанные, здесь вообще все дешево, но отчего-то здесь все кажется ужасно дорогим. Здесь живут очень бедные люди, у них свое отношение к ценам, оно передалось и мне. Короче, я пожадничал. Это нехорошо, но к лучшему. Ведь все равно я каждый день буду приезжать в Селихново на почту и звонить тебе. И каждый день это будет событием дня. Других событий у меня здесь нет.

Вернулся в Сагачи и продолжаю разговор с тобой, и ничего, что ты его не слышишь, не прочтешь. Зато он долгий и просторный, не то что разговор по телефону, где не слова важны, а голос. Телефон создан для счастья слышать твой голос, ноутбук – для счастья говорить с тобой словами».

Потух закат, настала ночь, взгляд Геры поблуждал вслепую по избе, привыкая к темноте, и снова влип в светящийся экран: