Крестьянин и тинейджер (сборник)

…Забвение, то есть: забыть, простить. Забыл, простил — что дальше? А дальше, если следовать той тактике, о которой убежденно проорал: привыкать жить. Жить в Сагачах. Оттуда написать отцу, но от руки. Письмо послать ему в конверте, так надежнее, и в том письме все честно объяснить. Отец поймет, отец поможет. Конечно, спросит, чем помочь конкретно… Конкретно: выкупить Панюкова у Кондрата, а этому Кондрату, если будет выступать, конкретно объяснить кое-чего. А сумму выкупа, конечно, отработать и отцу вернуть… Выкупить Панюкова и научиться с ним непринужденно разговаривать. Всегда ведь есть о чем поговорить, хотя бы и о том, чего опять по телевизору показывают. И приучить себя пить молоко — возможно, молоко и впрямь необходимо для правильного будущего. Недаром молоком отпаивают даже от водки и наркотиков… Найти Максима, привезти его сюда и поселить в любом из брошенных домов. Следить за ним, выгуливать по воздуху, отпаивать молоком, пока лицо его не станет розовым и гладким…

Гера шагал и улыбался. Он ясно видел перед собой лицо Максима — и это страшное лицо чудесным образом едва ли не мгновенно становилось красным, потом и розовым, как у младенца, потом нормальным, как у всех других людей.

В ушах стучал легкий и быстрый молоток, гудел над голубым асфальтом жаркий воздух, и стрекоза звенела в воздухе так глухо, тихо, словно бы где-то далеко, в нездешнем мире, — и вдруг звон крыльев стрекозы стал громок; прозрачные и желтые, они уже дрожали перед самыми глазами Геры. Повиснув в воздухе, стрекоза развернулась к нему лицом, и Гера заглянул в ее глаза.

…Пройдет немногим больше года и, сидя на броне перед дырой в горе, Герасим вновь нечаянно приманит стрекозу. Там, в черной дыре тоннеля, что-то застопорится, колонна встанет, и Герасим выберется покурить из люка на броню. Прозрачный, желтый сгусток горячего воздуха перед его лицом окажется живою стрекозой; Герасим, торопливо затянувшись кисловатым горьким дымом, успеет заглянуть в ее огромные, размером каждый с ее же голову, подернутые мелкой сеткой, пустые и всевидящие глаза…

В черной задымленной дыре снова взревут моторы, и дрожь железа пробежит по всей длине шоссе. Прежде чем услышать за спиной короткий властный окрик и выплюнуть недокуренную сигарету, прежде чем вновь забраться под броню и закрыть за собой люк, Герасим вспомнит тот июньский день.

…Висит перед глазами стрекоза, скрипит щебенка под ногами, безлюдное шоссе уходит вправо, за пологий холм, заросший можжевельником; внезапно из-за можжевеловых кустов ему навстречу выходит человек со вздернутыми кверху широкими и острыми, угловатыми плечами, темный, как птица, на фоне солнца, бьющего прямо в лицо. Гера, взмахнув перед собой ладонью, прочь гонит стрекозу, с болезненным прищуром вглядывается в человека и узнает его походку, его распахнутую плащ-палатку, и понимает, наконец, что это Панюков идет ему навстречу.

2007–2011