Крестьянские войны в России XVII-XVIII вв.

Весьма широкие размеры в 1650–1660-х годах приняло бегство обездоленного люда — крестьян и холопов, посадской и служилой бедноты. Крестьяне и холопы в одиночку, семьями и даже целыми селениями снимаются с насиженных мест и перебираются в новые — в соседние или более отдаленные — места, а нередко на окраины, в казачьи области. Часто, уходя от феодалов, беглецы громили их имения, уничтожали документы, оформлявшие крепостническое состояние, расправлялись с господами. Беглецы подчас возвращались в родные места, но не для того, чтобы снова подчиниться феодалу, а чтобы отомстить ему или «подговорить» к бегству своих родственников и односельчан^[30].

Обеспокоенные дворяне, многие из которых находились на фронтах военных действий, осаждают правительство требованиями об организации сыска беглых. В 1658 г. издается специальный указ, согласно которому в конце 50–60-х годах в широких размерах проводится общегосударственный сыск беглых. Сыщики и карательные отряды действуют в десятках городов и уездов, преимущественно на южных и юго-восточных окраинах страны. Десятки тысяч людей возвращаются к своим прежним хозяевам. Сыск сопровождался упорной борьбой, сопротивлением беглых. Все это чрезвычайно накалило обстановку, особенно в районах Придонья и Поволжья, где скапливалось большое количество беглецов, социально наиболее активных элементов.

Началась вторая Крестьянская война в области Войска Донского. Сложившееся в XVI–XVII вв. донское казачество состояло главным образом из беглых различных уездов России. Это — бывшие крепостные крестьяне и холопы, бобыли и гулящие люди, посадские и приборные низы. Они селились по Дону и его притокам — Северскому Донцу, Хопру, Медведице и др. Освобождаясь от подневольного состояния, казаки не подчинялись общероссийскому законодательству; у них не было ни феодалов, ни воевод. Всеми делами вершили общие сходки — круги. На них казаки сообща решали вопросы войны и мира, выбирали атаманов и их помощников-есаулов. Нетрудно заметить, что эти порядки были принесены сюда русскими людьми из своих родных мест — издревле русские крестьяне решали свои дола на мирских сходках, выбирали представителей мирского самоуправления (старосты и пр.); горожане помнили вечевые традиции, которые возрождались в годы народных восстаний.

Называть строй казачьего самоуправления в полном смысле «республиканским» — неверно. Помимо того, что долами в Войске Донском управляла прежде всего зажиточная верхушка, эксплуатировавшая основную массу рядовых, бедных казаков (голытьба, голутва), на решение дел все большее влияние оказывало московское правительство. Дело в том, что, несмотря на свою автономию в пределах России, Дон находился от нее в прямой экономической и, естественно, политической зависимости.

Царские власти, заинтересованные в Войске Донском как в своем военном форпосте, оборонявшем южные пределы страны от внешних врагов (Крым, Турция и др.) и набегов кочевников, до поры до времени терпели донские вольные порядки, «своеволия» казаков (например, нападения на владения тех иноземных властителей, с которыми царь не хотел портить отношения). Более того, царь и его бояре ежегодно посылали на Дон помощь — денежное жалованье, хлеб и сукна, оружие и припасы к нему. Во всем этом на Дону постоянно нуждались, особенно в хлебе. Оружие и одежду еще можно было добыть — походы «за зипунами» против внешних врагов или кочевников зачастую и преследовали цели материального обогащения, из них казаки возвращались нередко с большой добычей; кошельки наполнялись золотыми и серебряными монетами, а богатые, с насечкой и инкрустацией, сабли и пистолеты вызывали зависть у тех, кто оставался дома; привозили участники походов и немало роскошных восточных тканей для жен и дочерей. Но вот с хлебом обстояло плохо — земледелием на Дону, как и вообще у казаков, не занимались.

Царские власти, посылая помощь, зорко следили за Доном, особенно за настроениями и действиями голытьбы. Дотошно расспрашивали обо всем донские станицы^[31], которые периодически прибывали в Москву из Войска Донского. Московские бояре и дьяки посылали на Дон своих агентов, и те собирали нужные данные. «Голутвеные люди» относились к подобной деятельности московских бояр с подозрением, донская же верхушка все более шла у них на поводу в расчете на подачки. Зажиточное, «домовитое» казачество, жившее преимущественно в низовьях Дона, стало социальной опорой российского царизма в Войске Донском. Именно на него он опирался в проведении своей политики стеснения прав донского казачества. А это выражалось в запретах совершать неугодные русскому правительству походы, вмешательстве в дела войскового управления. Особую неприязнь вызывали попытки московских правителей ограничить прием беглых на Дону, где господствовал обычай: «С Дону выдачи нет».