Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа

С. А. Павлюченков Крестьянский брест, или предыстория большевистского НЭПа

С идеями шутить нельзя: они имеют свойство зацепляться за классовые реальности и жить дальше самостоятельной жизнью.

Л. Троцкий

Предисловие

Вечером 15 марта 1921 года на заседании X съезда РКП(б) при обсуждении вопроса об установлении нормальных экономических отношений Советской республики с. капиталистическими странами известным партийным острословом Д. Б. Рязановым была брошена фраза, ставшая крылатой:

«Товарищи, мы сегодня уже заключили „крестьянский Брест“. Нам теперь предстоит под гнетом той же необходимости освятить и „капиталистический Брест“».

Слова «крестьянский Брест» прозвучали в отношении принятой на утреннем заседании резолюции о замене разверстки натуральным налогом, которая положила конец периоду военного коммунизма и открыла эпоху новой экономической политики. Рязанов не был оригинален, окрестив кардинальную перемену в идеологии и политике большевиков термином «брест», но уж так зачастую получается, что слава авторства прикипает к тому, кто сумеет выразить подразумеваемое всеми наиболее ярко и эмоционально и в наиболее подходящий момент. Понятие «брест» стало активно входить в лексикон оппозиционных большевизму социалистических партий, а также течений внутри самой РКП(б) сразу же после заключения Советским правительством унизительного Брестского мира с австро-германским империализмом и стало обозначать вообще любую капитуляцию революционной власти перед преобладающими внешними обстоятельствами.

В годы гражданской войны политика большевиков носила крайне неровный характер. От начала и до конца она представляет собой непрерывную цепь штурмов и затем отступлений ленинцев от революционного радикализма в отношениях с различными социальными слоями России, которые немедленно оппоненты и попутчики торжественно объявляли «брестами». В 1918–1920 годах было немало таких «брестов» и даже «брестиков».

Вообще, надо заметить, топонимика подарила истории множество подобных символических терминов — Карфаген, голгофа, каносса, полтава, березина и т. д. Но почему переход от разверстки к продналогу в 1921 году приобрел ярлык именно «бреста», а, скажем, не «Пскова», под которым, как известно, в феврале восемнадцатого было остановлено германское наступление на Петроград? Ведь очевидно, что принципы новой экономической политики позволили восстановить разрушенное хозяйство страны и заложить основы для последующего индустриального рывка.

Подобный парадокс долго «сковывал умы и перья» историков, на какое-то время слово «брест» даже стерлось с исторической карты двадцать первого года. Непроизвольная искренность признаний большевистских лидеров, и в первую очередь Ленина, о поражении в начале 1921 года и вынужденном отказе от политики военного коммунизма в дальнейшем была подменена в историографии концепцией, более соответствующей потребностям сталинского режима. Сам Сталин еще в 1924 году на XIII конференции РКП(б) говорил: «Разве мы не опоздали с отменой продразверстки? Разве не понадобились такие факты, как Кронштадт и Тамбов, для того, чтобы мы поняли, что жить дальше в условиях военного коммунизма невозможно?» Однако впоследствии при издании краткого курса истории ВКП(б) Сталин счел нужным отказаться от такого взгляда.

В «кратком курсе» трактовка проблемы перехода от продразверстки к продналогу, как и других проблем, была подчинена глобальной задаче, решению которой посвящена была книга, — обоснованию идеи непогрешимости высшего партийного руководства, мудрости его политики и исключительной своевременности и правильности принимаемых им решений. Поэтому в «курсе» абсолютно не упоминается о борьбе внутри партии за изменение экономической политики, а отказ от военного коммунизма увязывается единственно с фактом окончания гражданской войны.