Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа

Однако это наиболее рискованный вариант для политической стабильности общества, поскольку в этом случае гнев крестьян уже напрямую обращается против государства и грозит потрясением его основ. Опасность намечаемых шагов была ясна всем, стоявшим у истоков эпохального поворота, но реакция следовала различная. Если у таких радикалов большевизма, как Ленин и Троцкий, подпись под словами о «крестовом походе» и «беспощадной войне» выходила еще более тверже и размашистее, то умеренное крыло предпочитало искать пути компромисса с тьмой мелких земледельцев, цепко державших необходимый для революции и государства хлеб.

9 мая в Совнаркоме на повторном обсуждении проекта декрета о продовольственной диктатуре появился Рыков с альтернативными предложениями «продовольственной оппозиции», которая, помимо самосохранительного пункта о предоставлении областным продовольственным объединениям мест в Коллегии Наркомпрода, выдвигала следующее: разрешить под контролем центральных органов заготовки продовольствия различным государственным, кооперативным и частно-торговым организациям; сбалансировать твердые цены на промышленные и продовольственные товары с учетом их стоимости, доставки, предпринимательской прибыли, процента за распределение; предусмотреть возможность варьирования оплаты за хлеб в зависимости от конъюнктуры рынка и введение премий за доставку и сдачу продовольствия[101].

Некоторые деятели из «продовольственной оппозиции» шли еще дальше и предлагали вообще упразднить государственную хлебную монополию. Таковыми оказались председатель Московского областного продкомитета Т. А. Рунов и его «товарищ», член Коллегии Наркомпрода В. Я. Безель. В середине мая они сложили с себя полномочия, мотивируя тем, что сохранение незыблемости хлебной монополии в настоящий момент является «гибельным для населения»[102]. Рунов еще с апреля настаивал на переходе к англофранцузской системе государственного регулирования продовольственного снабжения, т. е. при свободной выдаче разрешений — покупать хлеб по цене вольного рынка (минимум 60 руб. за пуд), а продавать по более дешевой цене (максимум 40 руб. за пуд), покрывая убытки за счет государства[103].

Однако план Рунова встретил не только издевки со стороны «продовольственных диктаторов», но и не получил поддержки среди большинства «продовольственной оппозиции». Последним удалось лишь отчасти ослабить прессинговый характер проекта декрета о проддиктатуре. После того, как в ходе обсуждения стало очевидным, что он все же будет принят, большой знаток системы германского госкапитализма Ларин предложил ввести в декрет положение об оставлении крестьянам нормы для личного потребления и хозяйства, что оказалось единственным элементом, положенным на крестьянскую чашу весов в проекте необычайно экстремистского декрета.

9 мая он был принят Совнаркомом и направлен на утверждение во ВЦИК. После непродолжительных прений в специальной комиссии ВЦИК 13 мая декрет ВЦИК и СНК под названием «О чрезвычайных полномочиях народного комиссара по продовольствию» был окончательно утвержден. По сути он дублировал уже известное по семнадцатому году постановление Временного правительства о государственной хлебной монополии, объявляя, что ни один пуд хлеба не должен оставаться на руках держателей, за исключением количества, необходимого для обсеменения их полей и на продовольствие их семей до нового урожая. Но советский декрет был более суров, предусматривая поощрение доносительства и самые жесткие репрессивные меры во исполнение монополии вплоть до применения вооруженной силы в случае сопротивления.

Декрет 13 мая и последовавшие в его развитие постановления об организации вооруженных рабочих продотрядов, а также декрет от 11 июня об организации комитетов деревенской бедноты внесли качественно новый элемент в отношения государства и деревни. Цюрупа 9 мая в докладе ВЦИК откровенно заявлял, что «у нас нет другого выхода, как объявить войну деревенской буржуазии, которая имеет значительные запасы даже недалеко под Москвой и не дает их ни голодающей Москве, ни Петрограду, ни другим центральным губерниям»[104]. Чтобы окончательно развеять сомнения аудитории в смысле сказанного, в заключительной речи он еще раз подчеркнул:

«Я желаю с совершенной откровенностью заявить, что речь идет о войне, только с оружием в руках можно получить хлеб».

ЦК большевиков сделал окончательный выбор. «Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря, если мы сможем разжечь там ту же гражданскую войну, которая шла не так давно в городах… только в том случае мы сможем сказать, что мы и по отношению к деревне сделаем то, что смогли сделать для городов», — гремел Свердлов по прозвищу «иерихонская труба» 20 мая во ВЦИК, выступая докладчиком об организации комбедов[105].

4 июня в той же аудитории Троцкий со свойственной ему прямотой провозгласил: