Крестьянский бунт в эпоху Сталина: Коллективизация и культура крестьянского сопротивления

Организация поджогов — еще один способ поддержания атмосферы страха — была одной из основных форм крестьянского террора. Как в буквальном, так и в переносном смысле поджог представлял собой яркий акт сопротивления, заметный далеко за пределами деревни, в которой осуществлялся. Он являлся неотъемлемой частью крестьянской народной культуры сопротивления, как в России, так и в других странах, традиционным и чаще всего анонимным средством сведения счетов и местью за нанесенные обиды^{563}. Поджог по всей стране носил название «красный петух», при его упоминании на лице крестьян появлялась язвительная ухмылка, не сулящая ничего хорошего, а представителей власти охватывал страх. Выпущенный на волю «красный петух» означал, что крестьянский гнев вырвался наружу и начинается бунт.

Иногда поджог мог быть достаточно разумным способом выражения протеста, так как судить о том, было это намеренное действие или же случайность, мог только очевидец. Когда в доме крестьян-толстовцев, как раз перед тем как государство собиралось выгнать их из сельскохозяйственной общины, случился пожар, власти сразу же окрестили инцидент поджогом, а крестьянка-соседка со знанием дела заявила, что «здесь бы неизбежно вспыхнул пожар»^{564}. В истории любой деревни, большинство из которых состояли из одних деревянных домов, где имелись лишь самые примитивные средства для борьбы с огнем, пожар был достаточно частым явлением, но считался трагедией. Учитывая эти обстоятельства, поджог всегда мог оказаться простым пожаром, и наоборот. Крестьяне смотрели на поджог как на пожар или, по крайней мере, могли выдать его за обычный пожар, тем самым маскируя протестные действия. Для властей, которым требовались козел отпущения и предлог для вмешательства в дела деревни и которые попросту привыкли любые действия, не отвечавшие интересам государства, считать кулацким саботажем, всякий пожар мог оказаться поджогом. Так произошло и в случае с крестьянином Беловым — его обвинили в поджоге бани, принадлежащей колхозу, и чуть не расстреляли за это. Главными свидетелями по делу проходили дети, игравшие со спичками, которые, судя по всему, были способны наравне со взрослыми манипулировать политическими ярлыками и обвинениями в целях самозащиты^{565}.[61] В качестве уловки или предлога поджог служил полезным тактическим инструментом, в разгар политической борьбы вселявшим страх в сердца сторонников политики коллективизации и провоцировавшим новые государственные репрессии.

Учитывая растяжимость понятия «поджог» и отрывочность имеющихся данных, к ним следует относиться с определенной долей скепсиса. Государственная статистика по поджогам, связанным с хлебозаготовками и жаркой предвыборной кампанией в период с ноября 1928 по январь 1929 г., показывает, что наибольшее их число отмечалось в Центрально-Черноземной области (42 случая), на Средней Волге (23), в Тверской губернии (12), в Московской губернии (11) и на Нижней Волге (11)^{566}. В 1930 г. количество поджогов резко увеличилось. По данным ОГПУ, в 1930 г. было зафиксировано 6 324 поджога, из них 1 884 на Украине, 700 в Центрально-Черноземной области, 383 на Нижней Волге, 343 на Урале, 358 в Белоруссии[62]. Зимой 1930 г., по данным из Еланского района в Сибири, «колхозные скирды горели днем и ночью», а два других источника указывают, что за 1930 г. в Сибири было организовано 358 поджогов, т. е. практически по одному в день^{567}.[63] По данным Колхозцентра, в 1931 г. 15% (30 тыс.) государственных колхозов подверглись различным формам террора, причем в 6 000 случаев, т. е. в каждом пятом, применялись поджоги. Вполне ожидаемо наибольшее их число отмечено в Центрально-Черноземной области, на Средней и Нижней Волге^{568}.

Прежде всего поджоги были нацелены против активистов и местных работников. Поджог служил предупреждением тем крестьянам, которые подумывали пойти против интересов деревни, и местью за отступничество и за участие в антикрестьянской политике властей. В 1928–1929 гг. поджоги часто устраивались против тех, кто пытался организовать колхозы или же вступил в них^{569}. В конце 1929 г. в Калужском округе Центрального промышленного района распространились слухи о том, что все дома активистов будут сожжены дотла^{570}. Во второй половине 1929 г. череда поджогов прошла по деревням Ирбитского округа Урала, где находился знаменитый колхоз «Гигант», в который заставляли вступать крестьян. Так, в результате поджогов в колхозной деревне Ларино сгорели 33 дома. В деревне Игнатьеве 20 домов были сожжены после того, как там прошло антирелигиозное шествие в честь празднования Международного дня молодежи, в ходе которого разыгрывались пародии на священников и кулаков^{571}. В других местах крестьяне сжигали собственность только что созданных колхозов или же совмещали поджоги с расправой с ненавистными активистами и местными работниками и с самосудами над ними^{572}.