Крестьянский сын

Косте для ученической жизни сшили новую рубаху и штаны, новый овчинный полушубок на вырост и ещё сумку из крашеного холста. Её можно было надевать так, чтоб руки оставались свободными. А свободные руки но пути в школу и из школы известно, как нужны человеку…

С первых дней учёбы Косте повезло: учительница Анна Васильевна определилась на жительство к ним, Байковым.

Отечество

Семья Байковых обедала на кухне. За окнами послышался остервенелый собачий лай. Костя первый догадался, кто идёт, и громко, даже весело заметил:

— Стёпки Гавриленкова батька. Однако к нам…

Отец глянул хмуро и стукнул его по лбу ложкой, горячей и мокрой от щей:

— Ешь знай, молчи!

Вышло не столь больно, сколь неожиданно и обидно: ведь не за что совсем. Костя оглянулся на мать, ища поддержки, но мать не смотрела на него. С непонятной для Кости тревогой ожидала внезапного гостя. Через минуту дверь отворилась, вошёл сборненский сторож в своей ветхой шубейке, из многочисленных дыр которой наружу вылезала шерсть, в подшитых валенках, с высокой палкой в руках. Он перекрестился, пожелал доброго здоровья и перешёл к делу.

— Так шо, Егор Михайлович, — сказал он, выговаривая слова на украинский лад, — вашему Андрюше выйшло на службу сбыратысь.

Мать протяжно охнула. Андрей перестал есть, сидел бледный и всё переводил взор то на отца, делавшего вид, что ничего не произошло, то на мать.

Костя не понимал, почему так волнуются в семье. Сам он давно с завистью провожал каждого новобранца. Вот ему бы такое дело — ого, как бы он помчался бить врага! Да на коне, да с саблей!

Вечером снова все собрались на кухне, и учительница сошла вниз. Мать заводила большую квашню на завтра: собирались многолюдные проводы. Отец подбивал Андреевы сапоги, чтоб служили подольше. Костя вертелся возле Андрея, не зная, как сказать ему своё главное, заветное, да вдруг так напрямик и бухнул:

— Андрюш, тебе ведь не больно охота на войну идти. Дай я за тебя поеду.

Он сказал это тихо, а все услышали. Мать смахнула тыльной стороной ладони бисеринки пота со лба и улыбнулась.

— Во, защитник отечества! — засмеялся Андрей.

— Если б в этой войне за отечество битва шла… Если бы за него… — с глубокой озабоченностью ответила учительница и умолкла.

— А за что? — спросил Костя.

— Тебе кто велит встревать в разговор? А ну, сходи-ка дровец поднеси! — сердито приказал отец.

Возле печи ещё лежали дрова. Костя встал, медленно, неохотно пошёл к двери. И хотя вернулся очень быстро, с грохотом свалив у печки охапку берёзовых поленьев, Анна Васильевна уже успела подняться к себе. Отец насупленно молчал. Мать разделывала картофельные шаньги, мелко рубила капусту для пирогов, и частые слезинки скатывались но её щекам.

Костя решил: ночью, когда все уснут, он спросит хорошенько у Андрея, за что идёт битва на войне. Он улёгся, старался не заснуть, ждал, когда мать угомонится. Но сами собой стали слипаться веки…

Встрепенулся — мать всё ещё возится у печки. «Как долго она», — подумал Костя. Но тут ухо его уловило живой треск лучинок, как если бы печь заново растапливали. Неужели ж он проспал всю ночь, а теперь уже утро? Под руками матери вкусно чмокает, мягко шлёпается об стол тесто. По дому расходится кисловато-сладкий праздничный дух сдобного…

Утро, однако, только начинается. Андрей ещё спит в своей узкой комнатке за печкой, отсыпается перед дальней дорогой.

Костя босиком бежит через кухню к Андрею. Тому тепло под овчиной, сладко спится последний раз в родительском доме. Братишка толкает его под бок, щекотно прикасается нахолодавшими на полу пятками.

— Андрюшка, а Андрюшка! Что такое отечество?

— Чего?

— Отечество.

— Вот глупой. Отечество — это как отца зовут. Вот тебя, скажем, зовут Костя, а отец у нас Егор. Твоё отечество выходит — Егорыч. Понял?

— Ы-ы, понял, — обижается Костя. — Ты в солдаты на войну идёшь за веру, царя и отечество. Значит, за то, как отца зовут, да? Кто ещё глупой-то?

— Ну, это другое…

— А как?

— Да никак. Отстань. Давай-кось вставать…

…Отшумела гулянка с пьяными песнями, с воем родственниц и соседок. Мать уложила в Андрееву сумку пироги и шаньги, политые её горючими слезами. Уехал на фронт Андрей и вместе с ним ещё трое пореченцев.

Узкая комната за печкой, где спал раньше Андрей, обезлюдела. Мать прибрала её, как прибирала к празднику. Постирала занавеси, выскоблила пол. Нет-нет да и входила сюда, иногда останавливалась, задумавшись, на пороге. Однажды Егор Михайлович окликнул её в такую минуту — не обернулась мать, не услышала. Отец не стал её окликать в другой раз, только потемнел лицом. Следующий день он что-то пилил, строгал в сарае, стучал молотком. А потом внёс в комнату им самим сделанный стол. К стене приколотил полку для книг и объявил:

— Пока Андрей вернётся, здесь Костя поживёт. А то пустая светёлка на лишние думы наводит…

Ледяная купель