Крестьянский сын Михайло Ломоносов

«Жизнь — она должна всё шире идти, всё больше захватывать, — думал Василий Дорофеевич. — Одно к одному прибавляться должно. Тогда только дела и прибывает. К примеру, если народ не множится, куда государство идёт? К разору и погублению. А ежели богатства в нём не прибывают, то тоже всё под уклон катится. Так и в роду дело: из колена в колено с прибытком должно идти. Вот тогда всему настоящий рост и будет. Как государство, ежели в нём не идёт по-настоящему вширь жизнь, от соседа-ворога неизбежно разрушится, так и роду, ежели в нём настоящая линия не ведётся, пасть».

И вдруг Василий Дорофеевич быстро поднялся.

«А мой род, а? Правда — моя, а почему же я с той правдой один остался? Почему я один, как пень обгорелый?»

И он выговорил натужным шепотом:

— Иль ошибся? — Он встал и стоял неподвижно.

«Всю жизнь носил ту правду у сердца. Иль в самом деле в той правде силы великой, в которую верил, нету?»

Глава двадцать третья КАК ВСТРЕТИЛИСЬ ВАСИЛИЙ ЛОМОНОСОВ И БАНЕВ

Часа через два Василий Дорофеевич шёл по улице, направляясь к Ивану Баневу. Ведь это его старым друг, с ним всегда советовался в трудный час… На плечи у него был накинут тулуп, наброшенный прямо на рубаху. Шапка съехала на затылок.

Василий Дорофеевич шёл, как будто ноги у него стали прямыми и негнущимися. Он пошатывался.

Дойдя до баневского дома, он широко расставил руки, поднял их, пощупал пальцами брёвна. Не снимая со стены рук, стал ощупью подвигаться к лестнице, которая вела на крыльцо. Поднявшись кое-как по ступеням, распахнул дверь и, пройдя в темноте сени, ещё пошарил. Найдя вторую дверь, сразу двумя руками упёрся в неё. Дверь подалась, и, сильно качнувшись, Василий Дорофеевич вошёл в избу. Банев сидел у зажжённой свечи и читал. Увидев Василия Ломоносова, он встал ему навстречу.

— А, Иван… Вот я пришёл к тебе. Василий Ломоносов. Понял? Второй раз пришёл. Ежели так — значит, нужда.

Василий Дорофеевич грузно сел на скамью. От него сильно пахло водкой.

— Понимаешь ли ты? Какое дело! Была у меня правда. Крепкая. А вот будто не выстояла. А? Как же это так может быть? Ежели правда крепкая, её одолеть нельзя. Ни-ни-ни. Вот ты теперь, Иван, всё и объясняй. Потому как я сам боле уже ничего не понимаю. Объясняй. Ты учён и должен всё понимать. Ты должен всё мне растолковать. Всё!

Ещё ничего нельзя было понять. Ушёл ли Михайло?

— Читаешь? — показал Василий Дорофеевич пальцем на книгу.

— Читаю.

— Светская?

— Светская.

Василий Дорофеевич рывком повернул к себе книгу, сжал обе её половины в руках и уставился в неё. Перед его глазами бежали ровные, мутные строки, одно с одним сливались слова. Большими негнущимися пальцами он переложил несколько толстых книжных листов и, вновь приблизившись, смотрел в книгу. Потом он закрыл её, повернул к себе корешком, обрезом, осмотрел переднюю крышку, заднюю, пощупал переплёт, подержал её в руках, как чужой, незнакомый и враждебный предмет.

— Вот она, книга-то. Эх-хе-хе! — Василий Дорофеевич вздохнул. — Стало быть, из таких вот книг большой ум, премудрость. И умудрённые на высоту недостижимую поднимаются. Нам же то непонятно. Тёмным то есть.

Он снова повертел в руках книгу, переложил из руки в руку, потом зло бросил её на стол:

— И почему она поперёк нашей жизни стала? А?

— А ты думаешь — поперёк?

Василий Дорофеевич ответил быстро, злобно и почти трезвым голосом:

— Что? Нет? Михайло-то почему ушёл? Вот она! — И Василий Дорофеевич кулаком оттолкнул книгу. — Ух!

— Михайло? Ушёл? Значит, успел?

Как ни был хмелен Василий Ломоносов, но он сразу насторожился.

— Что-о-о? А ты почему знаешь, что он мог успеть или не успеть? А? — Застыв в ожидании, он подозрительно смотрел на Банева. — А? Ты что? Давно замечаю: заговор какой-то вокруг меня. Сеть плетётся! Что ты?

Банев ответил спокойно:

— Потерпи малость. Скажу.

— Ну, потерплю. Потерплю. Ты мне отвечай вот всё-таки. Ежели правда крепкая, она не должна порушиться. А тут она с двух сторон будто сбита. Ирина… Тоже ведь туда же…

— Ирина? Про что, Василий, говоришь?

И Василий Дорофеевич начал длинно и путано объяснять: как это он в правде своей против Ирининой тоже сражён оказался.

Переспросив несколько раз, Банев умолк, что-то соображая. Наконец он спросил:

— Значит, и Ирина против твоей правды?

— Ух! Аки ангел со мечом огненным!

Банев продолжал:

— Михайло-то почему? От книги, говоришь?

— Истинно. От неё. — И он ткнул в книгу пальцем.

— Ну, а Ирина что же — тоже, что ли, книги читает?

— Бог миловал.

— Почему же тогда она-то?

Василий Дорофеевич недоумённо уставился на Банева:

— Постой, постой… Это ты что же? Пьян я, что ли? Ты постой…

— Значит, может, не от книги только твоя правда порушилась? Во всём ли в ней сила-то есть?

Вдруг Василий Дорофеевич криво наклонился, приподнялся, замахал длинными руками и закричал: