Крестьянское восстание

Зимняя ночь. По небу бегут облака, ветер гуляет в горах и по долине, мир объят непроницаемой тьмой. В темноте, словно искры, светятся огоньки изб; в долине крестьяне зажгли костры и, тесно прижавшись друг к другу и опустив головы на грудь, спят вокруг огня. Иногда мимо костра проедет всадник, проверяя спящие отряды, и быстро исчезает во мраке; время от времени раздается в ночи протяжное «ой» стражи и разносится дальше по долине и по горам. На вершине, что напротив Топлиц, стоит избушка. Здесь передовой пост; перед дверью воткнут "высокий кол с пучком соломы на конце, а в избушке Андрия Пасанац греет руки и глядит в огонь; на земле лежат парни, а у открытых дверей сидит закутанный в тулуп крестьянин с ружьем в руках и смотрит в темную ночь. Под горой направо, на пологом холме, в самом узком месте долины, стоит маленькая церковь, а рядом в снегу торчат деревянные кресты. Это кладбище, и отсюда можно видеть всю долину. Посреди кладбища развевается большое белое знамя с черным крестом, вокруг кладбища насыпан вал, а за ним стоят четыре железные пушки на колесах. Двери открыты, в церкви горит лучина. На полу, на соломе, разостлана безрукавка, на которой спит девушка. Она подложила худые руки под голову и повернула бледное, увядшее лицо к лучине. Это Яна. Около нее сидят двое. На камне – пожилой человек с сединой, но с молодой душой и с горящими глазами; на черной шапке длинное перо и белый серебряный крест, на жилете блестят серебряные застежки, на плечи накинут нарядный тулуп; локтями он упирается о широкую, кованную серебром саблю. Это Губец. Перед ним сидит на земле, обняв руками колени и вперив взгляд в вождя, бледный молодой крестьянин – Могаич.

– Никаких вестей от Илии, – проговорил Губец, – а обещал обо всем сообщать мне. Знает ли он, что наши потерпели поражение под Керестинцом? Плохо дело. Измена. Да! Кто ж тебя и предаст в первую голову, как не свой? Но ничего, – и крестьянин поднял глаза, – Илия и Матия еще держатся, а господа трясутся. Знаю. Стоит только крикнуть, что и мы люди, как уж их бросает в дрожь.

– Дядя, – сказал Могаич, – ты настоящий человек, ты замечательный человек, ты лучше любого графа. Народ тебя почитает святым. А знаешь ли ты, что я тебе скажу, о чем ты и не подозреваешь? Командиры совещались между собой.

– Совещались? Без меня?!

– Без тебя, но о тебе! Они решили завтра провозгласить тебя королем. Тебя венчают короной, и ты будешь править крестьянами.

– Они рехнулись! Разве каждый честный человек достоин быть королем? Разве нет сотни людей лучше меня? На свете есть только один король.

– Кто?

– Бог! В его руках скипетр, он правит миром. Говорю тебе – они рехнулись. Передай им это от моего имени. Неужели мы поднялись и поставили на карту свои головы, чтоб играть в правителей и королей? На что это нам? Мы обнажили мечи, чтоб завоевать себе свободную жизнь, как у других, чтоб сердце наше могло радостно биться, как оно хочет; мы поднялись, чтобы больше не гнуть спину, как рабы, перед людьми, которые родились из такой же, как и мы, немощной утробы. В руках божьих и наше счастье и наше несчастье. Я уповаю на бога и верю, что мы победим. Но если нас и постигнет неудача, то мы все же не зря прольем нашу кровь. Тысячелетия проходили, а мир блуждал во мраке язычества. Но наконец пришло спасенье, пришел сын божий и научил нас, что человек должен любить человека, как брат брата. Если даже нас растопчут копыта господских коней и в наши головы вонзится мученический венец, то все же наша кровь будет залогом лучших времен, она будет взывать к богу; и верю: займется наконец день, когда восторжествует единая справедливость и для дворцов и для хижин. Но бороться мы должны до последней капли крови; пусть увидят, что и наш кулак крепок; мы должны бороться, даже если нам суждено погибнуть, потому что честный человек думает не только о себе, но и о тех, кто придет после него. Ведь не каждому приходится собирать плоды с дерева, которое он посадил. Будем думать, сынок, и о наших внуках и правнуках.

Парень опустив голову слушал слова вождя, как вдруг вдалеке глухо прозвучал выстрел. Губец поднял глаза, а Могаич побежал к дверям.

– Дядя, – крикнул он, – перед избушкой Пасанца вспыхнула солома, сигнал опасности. Будить воинов?

– Подожди, – сказал Губец, – сперва узнаем, какие вести.

Через четверть часа к церкви подбежал громадный Пасанац и с ним маленький человек в тулупе и меховой шапке, надвинутой на уши.

– Командир, – сказал взволнованный Пасанац, хватая Губца за руку, – этот человек пробрался из Загреба через горы и принес тебе вести.

– Что скажешь? – спросил Матия, поднимаясь на ноги.

– Загреб полон войска, – сказал, тяжело вздохнув, маленький человек, отряхивая лед с усов, – Алапич пришел вчера из Ястребарского и теперь идет на тебя. Этой ночью он выступит из Загреба.

– Что же, мы его и встретим с божьей помощью, – сказал вождь. – Сколько у него войска?

– Да больше пяти тысяч.

– Какие войска?

– Есть и войска бана, и вольные, и гусары, и ускоки, есть и большие пушки.

– Ладно, – Губец кивнул, – Джюро, буди воинов!